Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Промозглая туманная хуйня застилает все. Серое - все. Небо, асфальт, поезд, в котором я еду и чертов туман. Здесь серый цвет бесит. Потому что он обрушивается холодом. Сквозь мутное марево сверху сочится тонкий бледный луч - будто течет, каплет, струится. Я сижу, подперев ногой сумку или коробку рядом со мной, не знаю, что это. Где-то под слоями одежды, глубоко, в потайном кармане, лежит сложенный вдвое лист бумаги, который мне вручили перед отъездом и я даже не удосужилась его прочитать. Жидкий бледный луч ударяет в глаз через стекло окна, но не греет. Все таки достаю несчастную бумажку.
И теряю дар речи.
Пахнувший какими-то нездешними сладкими травами, еле уловимыми, полностью исписанный стихами лист. Язык мне не известен, но я перебираю глазами странные буквы и улавливаю смысл. Готовый перевод складно ложится в мою голову. Где-то на периферии разума понятным словам вторит оригинал - словно кто-то тихо читает у меня над ухом. Наверное, это был бы красивый стих, если б я что-то понимала в поэзии. Может быть, он был и красив. Но для меня он - как послание от старого и забытого друга, некогда трепетно любимого, теперь - утерянного неизвестно где, без возможности отыскать. Без возможности даже вспомнить полностью черты лица. Не подруга - нареченная сестра. Как же давно это было... И со мной ли вообще? Рэн...
Написанные слова хлещут памятью, древностью, укором. Хотя, укор - то, чем я наказываю сама себя. Слова вопят любовью и теплотой. Распознаются, признаются как знакомые, складываются в текст, и разбегаются, забываются в ужасе, оставив после себя только смысл. Что это - возвращение, прощание или напутствие? И - последняя строчка. В которую я пялюсь, пробегая ее глазами от начала до конца снова и снова и снова. Многие десятки раз. И кажется, что жидкий луч за окном начинает греть. И кажется, что сердце испещерено рубцами. И кажется, что я вновь слышу ее голос. И кажется, что я его уже не забуду.
"Солнце желало для тебя света, подруга".
---
А Рания любит ходить по борделям. Когда ей все наскучивает или все бесит - это один из ее мирных способов времяпровождения. Она идет покупать людей, а там как получится. И мне приходится ходить с ней. Даже когда она передумывает уже в процессе выбора ассортимента и просто сваливает. И мне приходится выбирать самой.
И вот мое внимание привлекает самый, наверное, странный из экземпляров. Золотоволосый, слишком молодой, слишком аристократичный и утонченный. Как-то не вяжется с этим местом, хоть оно и "приличное". Или оно не вяжется с ним. И - чем-то от него веет. Списываю на глюки и подхожу ближе. Таки нет, не глюки. Веет теплом, которое почти сжигает меня. Сладостью цветов - или меда. А все это веет чудовищной древностью и вообще нездешностью. А "золотой мальчик" совсем не смотрит на меня. Он не здесь, вообще не здесь. Подступаю еще ближе, отодвигаю его волосы с шеи и нагло вдыхаю его запах. Сутенер подозрительно косится на меня. Я еще не заплатила.
- Ты кто такой?, - спрашиваю я мальчика.
Мальчик что-то отвечает, тихо, на пределе слышимости, почти на ухо. Мы слишком близко, чтоб говорить громче. А остальным вовсе не обязательно слышать. Слова, как это часто бывает, расплываются, не успев запомниться, но оседают смыслом. Золотистая пелена волос перед моими глазами отражает свет и почти ослепляет. Еще немного - и я сгорю. И, Боги, как же я хочу сгореть.
- Нас всех убили, - говорит мне мальчик и это я уже запоминаю, - Меня убили. И тебя убили.
Мальчик меня не боится. Ему интересно и все равно одновременно. Он что-то знает. Что-то конкретно знает. И это заранее вводит в экстаз.
Я прикрываю глаза и вдыхаю в последний раз, насколько хватает легких.
"Ран, я нашла такого же ебанутого как мы, забирай меня отсюда".
"Ядро?", - подрывается Рания.
"А мне почем знать. Но пиздец, точно говорю".
Но у Рании нет понятия "забирай". У Рании есть только понятие "приходи".
---
Дориан постепенно сращивается с креслом. С каждым разом он меняет позу на все более царственную и выебистую. И остается все на дольше. Чувствует себя как дома. Впрочем, он чувствует себя как дома всюду, куда приходит. Пока туда же не приходит Рания, как минимум.
Я уже не пытаюсь спрашивать его о чем-либо, просто сажусь напротив, скрещиваю ноги и косплею гаргулью. Наблюдаю за его меняющимися выражениями лица. Он, конечно, пролез сюда, но оттуда уже отделяться не может. И по этим эпичным выражениям можно распознать почти все, что там происходит.
Дориан прекрасно видит, что я смотрю его как телевизор.
И, кажется, ему это в какой-то мере нравится.
И, кажется, он так и порывается что-то изречь.
Но, то ли Рания ему лещей выдала и категорически запретила, то ли его забавляет что он - телевизор.
А еще его можно беспалевно потрогать, пока прикидывается, что не обращает внимания. Главное после этого не орать.
---
Неопознанная девка, которая уже успела надоесть, все ходит за мной. Смотрит снизу вверх заискивающе, и мне ее даже почти жаль.
- Она тут у всех желания исполняет, я -то знаю, - говорит она мне, - А ты что пожелала?
Я вежливо улыбаюсь и отворачиваюсь.
- Ну скажи.
Я уже не улыбаюсь. Надоело.
Мир вокруг мутный как пиздец. Я даже не пойму, где тут твердая почва, а где вода, и где начинается дерево. Все размыто в чертям. Ранию не чую даже мельком, значит - случайно занесло. Выхода не видно от слова вообще. Девка надоела.
- У меня тут веревка есть, - говорит она мне, - Нужна?
"Чтоб повеситься что ли?", - думаю я.
- Не знаю, - отвечаю ей, - Я еще не решила.
Оглядываюсь вокруг еще раз. Если пробуду тут еще пару минут - может и повеситься придется.
- А я загадала, чтоб ты в меня влюбилась, - говорит девка и невероятно заискивающе смотрит снизу вверх.
- Давай веревку, - говорю я.
---
Камни сыпятся из под ног. Вот я вспрыгиваю на один из них с воплем "Агааа!" - и он тут же с грохотом осыпается вниз, таща за собой соседние. Они летят в бездну ко всем хуям, а я вишу на месте, недвижимая. Подсказки и куски памяти рассыпаны повсюду, сияют, как маяки - бери не хочу. И под каждым кроются опадающие вниз куски этого мира. Я отдираю от них искомое, блестящее, желанное - и они больше не держатся ни за что. И падают. Грохот такой оглушающий, такой приятный. Кто-то держит меня за шкирку, чтоб я не летела вслед за ними. И кто-то ржет со мной на каждом грохоте.
Рания дает некоторые пояснения. Расшифровывает эту ее фразу "Скоро будет охуенно". Мол, скоро - оно вот. А охуенно - это не приятно и хорошо. И дает мне напиться вдоволь ее зеленого яда. И приводит ко мне тех, кого видит.
И мы слышим, как кто-то пытается сопротивляться. Как кто-то слышит нас. Как кто-то боится и думает, что зубочистка - отличное оружие. А мы хором посылаем ее нахуй. Без всяких ответных ударов и защит. Просто иди нахуй.
И теряю дар речи.
Пахнувший какими-то нездешними сладкими травами, еле уловимыми, полностью исписанный стихами лист. Язык мне не известен, но я перебираю глазами странные буквы и улавливаю смысл. Готовый перевод складно ложится в мою голову. Где-то на периферии разума понятным словам вторит оригинал - словно кто-то тихо читает у меня над ухом. Наверное, это был бы красивый стих, если б я что-то понимала в поэзии. Может быть, он был и красив. Но для меня он - как послание от старого и забытого друга, некогда трепетно любимого, теперь - утерянного неизвестно где, без возможности отыскать. Без возможности даже вспомнить полностью черты лица. Не подруга - нареченная сестра. Как же давно это было... И со мной ли вообще? Рэн...
Написанные слова хлещут памятью, древностью, укором. Хотя, укор - то, чем я наказываю сама себя. Слова вопят любовью и теплотой. Распознаются, признаются как знакомые, складываются в текст, и разбегаются, забываются в ужасе, оставив после себя только смысл. Что это - возвращение, прощание или напутствие? И - последняя строчка. В которую я пялюсь, пробегая ее глазами от начала до конца снова и снова и снова. Многие десятки раз. И кажется, что жидкий луч за окном начинает греть. И кажется, что сердце испещерено рубцами. И кажется, что я вновь слышу ее голос. И кажется, что я его уже не забуду.
"Солнце желало для тебя света, подруга".
---
А Рания любит ходить по борделям. Когда ей все наскучивает или все бесит - это один из ее мирных способов времяпровождения. Она идет покупать людей, а там как получится. И мне приходится ходить с ней. Даже когда она передумывает уже в процессе выбора ассортимента и просто сваливает. И мне приходится выбирать самой.
И вот мое внимание привлекает самый, наверное, странный из экземпляров. Золотоволосый, слишком молодой, слишком аристократичный и утонченный. Как-то не вяжется с этим местом, хоть оно и "приличное". Или оно не вяжется с ним. И - чем-то от него веет. Списываю на глюки и подхожу ближе. Таки нет, не глюки. Веет теплом, которое почти сжигает меня. Сладостью цветов - или меда. А все это веет чудовищной древностью и вообще нездешностью. А "золотой мальчик" совсем не смотрит на меня. Он не здесь, вообще не здесь. Подступаю еще ближе, отодвигаю его волосы с шеи и нагло вдыхаю его запах. Сутенер подозрительно косится на меня. Я еще не заплатила.
- Ты кто такой?, - спрашиваю я мальчика.
Мальчик что-то отвечает, тихо, на пределе слышимости, почти на ухо. Мы слишком близко, чтоб говорить громче. А остальным вовсе не обязательно слышать. Слова, как это часто бывает, расплываются, не успев запомниться, но оседают смыслом. Золотистая пелена волос перед моими глазами отражает свет и почти ослепляет. Еще немного - и я сгорю. И, Боги, как же я хочу сгореть.
- Нас всех убили, - говорит мне мальчик и это я уже запоминаю, - Меня убили. И тебя убили.
Мальчик меня не боится. Ему интересно и все равно одновременно. Он что-то знает. Что-то конкретно знает. И это заранее вводит в экстаз.
Я прикрываю глаза и вдыхаю в последний раз, насколько хватает легких.
"Ран, я нашла такого же ебанутого как мы, забирай меня отсюда".
"Ядро?", - подрывается Рания.
"А мне почем знать. Но пиздец, точно говорю".
Но у Рании нет понятия "забирай". У Рании есть только понятие "приходи".
---
Дориан постепенно сращивается с креслом. С каждым разом он меняет позу на все более царственную и выебистую. И остается все на дольше. Чувствует себя как дома. Впрочем, он чувствует себя как дома всюду, куда приходит. Пока туда же не приходит Рания, как минимум.
Я уже не пытаюсь спрашивать его о чем-либо, просто сажусь напротив, скрещиваю ноги и косплею гаргулью. Наблюдаю за его меняющимися выражениями лица. Он, конечно, пролез сюда, но оттуда уже отделяться не может. И по этим эпичным выражениям можно распознать почти все, что там происходит.
Дориан прекрасно видит, что я смотрю его как телевизор.
И, кажется, ему это в какой-то мере нравится.
И, кажется, он так и порывается что-то изречь.
Но, то ли Рания ему лещей выдала и категорически запретила, то ли его забавляет что он - телевизор.
А еще его можно беспалевно потрогать, пока прикидывается, что не обращает внимания. Главное после этого не орать.
---
Неопознанная девка, которая уже успела надоесть, все ходит за мной. Смотрит снизу вверх заискивающе, и мне ее даже почти жаль.
- Она тут у всех желания исполняет, я -то знаю, - говорит она мне, - А ты что пожелала?
Я вежливо улыбаюсь и отворачиваюсь.
- Ну скажи.
Я уже не улыбаюсь. Надоело.
Мир вокруг мутный как пиздец. Я даже не пойму, где тут твердая почва, а где вода, и где начинается дерево. Все размыто в чертям. Ранию не чую даже мельком, значит - случайно занесло. Выхода не видно от слова вообще. Девка надоела.
- У меня тут веревка есть, - говорит она мне, - Нужна?
"Чтоб повеситься что ли?", - думаю я.
- Не знаю, - отвечаю ей, - Я еще не решила.
Оглядываюсь вокруг еще раз. Если пробуду тут еще пару минут - может и повеситься придется.
- А я загадала, чтоб ты в меня влюбилась, - говорит девка и невероятно заискивающе смотрит снизу вверх.
- Давай веревку, - говорю я.
---
Камни сыпятся из под ног. Вот я вспрыгиваю на один из них с воплем "Агааа!" - и он тут же с грохотом осыпается вниз, таща за собой соседние. Они летят в бездну ко всем хуям, а я вишу на месте, недвижимая. Подсказки и куски памяти рассыпаны повсюду, сияют, как маяки - бери не хочу. И под каждым кроются опадающие вниз куски этого мира. Я отдираю от них искомое, блестящее, желанное - и они больше не держатся ни за что. И падают. Грохот такой оглушающий, такой приятный. Кто-то держит меня за шкирку, чтоб я не летела вслед за ними. И кто-то ржет со мной на каждом грохоте.
Рания дает некоторые пояснения. Расшифровывает эту ее фразу "Скоро будет охуенно". Мол, скоро - оно вот. А охуенно - это не приятно и хорошо. И дает мне напиться вдоволь ее зеленого яда. И приводит ко мне тех, кого видит.
И мы слышим, как кто-то пытается сопротивляться. Как кто-то слышит нас. Как кто-то боится и думает, что зубочистка - отличное оружие. А мы хором посылаем ее нахуй. Без всяких ответных ударов и защит. Просто иди нахуй.
