Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
01:49
Доступ к записи ограничен
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
01:32
Доступ к записи ограничен
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
01:03
Доступ к записи ограничен
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
пятница, 22 ноября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Чтобы наслаждаться послушанием, не позволяй им себя ненавидеть. Сразу переходи эту грань и делай так, чтобы они тебя боялись.
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Двое.
Тонкие плотные пластинки ложатся на одеяло. Медленно. Напрягая мышцы руки, подавляя тремор, глубоко вдыхаю и выдыхаю перед каждой. Что за сюрпризы будут дальше?
Мы с тобой очень редко играем. Я боюсь с тобой играть. Но иногда это нужно.
Лица могущественных и сильных, изображенные на картах, смываются, затуманиваются. Ты перебиваешь их всех своих блеском.
Сидишь напротив и даже не смотришь на них. Смотришь на меня. Тихо улыбаешься. Ты уже знаешь, какой будет расклад. Я знаю, что ты знаешь, какой будет расклад. Но я понятия не имею, каким именно он будет.
На самом деле мы не играем. Ты рассказываешь мне историю, а я ее покорно слушаю. Историю, которую ты творишь. Ты вертишь ими, всеми нами, как хочешь. Ставишь на нужные тебе позиции, не интересуясь мнениями и возражениями. Ты так пожелал.
А я не могу противиться. Как и ты, я знаю, что так нужно.
И я не могу спросить о твоих мотивах. Мне не понять их никогда, даже изложенными в самом понятном виде.
На одеяло ложатся две карты - твоя и моя. Предательский тремор накатывает с бешеной силой, срывая весь самоконтроль к хуям. Твоя против моей. Ты ни капли не меняешься в лице, не двигаешься. Ты - монумент, я - трепещущая жертва в ловушке.
Карты выложены, назад пути нет.
Ты, выложивший мою карту, более слабую, забираешь обе себе. Ты отнимаешь все. Ты забираешь даже меня. В твоей руке медленно, но верно складывается идеальный расклад.
Отворачиваюсь и некоторое время глубоко дышу, до боли в легких. Ты даешь мне время. Не из жалости и понимания. Тебе это нравится.
Новые лица открываются и выкладываются. Ты сливаешь на выбывание сразу нескольких сильных мира сего. С твоей удачной комбинацией это не составляет тебе не просто никакого труда, но никаких усилий.
В третий раз вынуждаешь меня взять карту, которую я предпочла бы никогда не видеть.
Это уже привычно. Это было сотни раз. Я постепенно успокаиваюсь....
И все же я тяну карту медленно, словно раздумывая - а надо ли? Ты терпеливо ждешь, подстраиваясь под мой ритм, делаешь движение рукой позже и одновременно со мной спокойно кладешь свою. Две силы. Одна напротив другой.
Две силы, из тех основных, которые составляют основу нашего существования. Две другие находятся у тебя. Ты обезоружил меня.
Не в силах двинуться и отправить равные карты на выбывание, как положено по правилам, я смотрю на тебя. Осмеливаюсь поднять взгляд. Долго и пристально смотрю в твои глаза. По щекам катятся слезы. Не от ужаса или обиды - от восхищения.
Я уже не соображаю, что делаю. Будто во сне, уже без страха, выкладываю карты одну за другой. Теперь я перешла ту черту, после которой превратилась в покорное животное. Я просто делаю.
У меня осталось три карты. Все их я знаю. Одна незначительная, одна, что может меня спасти и та, которую я не желаю видеть. Только вот в каком они порядке?
Переворачиваю лицом вверх и выкладываю карту-спасение.
Ты выкладываешь мою карту. Они равны. Они выбывают. Теперь из сильных остается только твоя. И она у тебя.
Я разбита в пух и прах. Я побеждена без оговорок и поправок.
В голове шумит, мысли пропали.
Двумя последними ходами ты выкидываешь карту, которую я не желаю видеть в жесте жалостливого снисхождения и отнимаешь у меня незначительную.
Игра окончена.
Я редко иду на это, редко позволяю себе играть с тобой на мнимых равных основах. Даже на мнимых.
Но в такие минуты я понимаю, кто ты есть. И кто есть я.
Тонкие плотные пластинки ложатся на одеяло. Медленно. Напрягая мышцы руки, подавляя тремор, глубоко вдыхаю и выдыхаю перед каждой. Что за сюрпризы будут дальше?
Мы с тобой очень редко играем. Я боюсь с тобой играть. Но иногда это нужно.
Лица могущественных и сильных, изображенные на картах, смываются, затуманиваются. Ты перебиваешь их всех своих блеском.
Сидишь напротив и даже не смотришь на них. Смотришь на меня. Тихо улыбаешься. Ты уже знаешь, какой будет расклад. Я знаю, что ты знаешь, какой будет расклад. Но я понятия не имею, каким именно он будет.
На самом деле мы не играем. Ты рассказываешь мне историю, а я ее покорно слушаю. Историю, которую ты творишь. Ты вертишь ими, всеми нами, как хочешь. Ставишь на нужные тебе позиции, не интересуясь мнениями и возражениями. Ты так пожелал.
А я не могу противиться. Как и ты, я знаю, что так нужно.
И я не могу спросить о твоих мотивах. Мне не понять их никогда, даже изложенными в самом понятном виде.
На одеяло ложатся две карты - твоя и моя. Предательский тремор накатывает с бешеной силой, срывая весь самоконтроль к хуям. Твоя против моей. Ты ни капли не меняешься в лице, не двигаешься. Ты - монумент, я - трепещущая жертва в ловушке.
Карты выложены, назад пути нет.
Ты, выложивший мою карту, более слабую, забираешь обе себе. Ты отнимаешь все. Ты забираешь даже меня. В твоей руке медленно, но верно складывается идеальный расклад.
Отворачиваюсь и некоторое время глубоко дышу, до боли в легких. Ты даешь мне время. Не из жалости и понимания. Тебе это нравится.
Новые лица открываются и выкладываются. Ты сливаешь на выбывание сразу нескольких сильных мира сего. С твоей удачной комбинацией это не составляет тебе не просто никакого труда, но никаких усилий.
В третий раз вынуждаешь меня взять карту, которую я предпочла бы никогда не видеть.
Это уже привычно. Это было сотни раз. Я постепенно успокаиваюсь....
И все же я тяну карту медленно, словно раздумывая - а надо ли? Ты терпеливо ждешь, подстраиваясь под мой ритм, делаешь движение рукой позже и одновременно со мной спокойно кладешь свою. Две силы. Одна напротив другой.
Две силы, из тех основных, которые составляют основу нашего существования. Две другие находятся у тебя. Ты обезоружил меня.
Не в силах двинуться и отправить равные карты на выбывание, как положено по правилам, я смотрю на тебя. Осмеливаюсь поднять взгляд. Долго и пристально смотрю в твои глаза. По щекам катятся слезы. Не от ужаса или обиды - от восхищения.
Я уже не соображаю, что делаю. Будто во сне, уже без страха, выкладываю карты одну за другой. Теперь я перешла ту черту, после которой превратилась в покорное животное. Я просто делаю.
У меня осталось три карты. Все их я знаю. Одна незначительная, одна, что может меня спасти и та, которую я не желаю видеть. Только вот в каком они порядке?
Переворачиваю лицом вверх и выкладываю карту-спасение.
Ты выкладываешь мою карту. Они равны. Они выбывают. Теперь из сильных остается только твоя. И она у тебя.
Я разбита в пух и прах. Я побеждена без оговорок и поправок.
В голове шумит, мысли пропали.
Двумя последними ходами ты выкидываешь карту, которую я не желаю видеть в жесте жалостливого снисхождения и отнимаешь у меня незначительную.
Игра окончена.
Я редко иду на это, редко позволяю себе играть с тобой на мнимых равных основах. Даже на мнимых.
Но в такие минуты я понимаю, кто ты есть. И кто есть я.
вторник, 19 ноября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Vodury
Мать-дьяволица тихо взмахивает рукой и открывает все двери. Петли гниют на глазах, дерево крошится на куски. Словно вода, в помещение стекаются дети. Ни вздохнуть, ни скрыться. Поздно.
Дети не кидаются сворой. Дети встают по краям. Водопад замирает. Сегодня бенефис старшей дочери.
Гладкая, сияющая, как оникс, она входит, танцуя. Кожа лоснится страстью и ядом - жизнью, которую в слепоте принимают за саму смерть. Красноватые редкие искры летят с волос и рук. Она не вливается, она топит в себе. Поглощает.
Гибкая и быстрая, при этом плавная, одуряющая, но четкая.
И вот вы уже тонете.
Она пришла не покрасоваться, не напугать, не порадовать, не насмехаться. Она пришла влюблять. И есть.
Отрезая ваши веки, чтобы вы видели. Отрезая ваши руки, чтобы вы не сопротивлялись. Отрезая ваши ноги, чтобы вы не убежали. Отрезая ваши головы, чтобы унести их с собой. Делая это так красиво и тонко...вам самим понравится.
Она не будет обманывать. В оскале чистота и ярость. И жизнь.
Сладострастие - это лишь ее оружие, которое она несет перед собой, не сливаясь с ним.
Вы разделаны на части и рассортированы.
Это честь.
Мать-дьяволица стоит в дверях, не входя. Она пьет сладкий нектар страданий и злобы. Она уже стара и потеряла то изящество, что присуще ее детям. Ее крылья величественно простираются над каждым из ее отпрысков, благословляя их, защищая их, направляя их, обнимая их. Она так любит своих деток, так любит....
Мать-дьяволица тихо взмахивает рукой и открывает все двери. Петли гниют на глазах, дерево крошится на куски. Словно вода, в помещение стекаются дети. Ни вздохнуть, ни скрыться. Поздно.
Дети не кидаются сворой. Дети встают по краям. Водопад замирает. Сегодня бенефис старшей дочери.
Гладкая, сияющая, как оникс, она входит, танцуя. Кожа лоснится страстью и ядом - жизнью, которую в слепоте принимают за саму смерть. Красноватые редкие искры летят с волос и рук. Она не вливается, она топит в себе. Поглощает.
Гибкая и быстрая, при этом плавная, одуряющая, но четкая.
И вот вы уже тонете.
Она пришла не покрасоваться, не напугать, не порадовать, не насмехаться. Она пришла влюблять. И есть.
Отрезая ваши веки, чтобы вы видели. Отрезая ваши руки, чтобы вы не сопротивлялись. Отрезая ваши ноги, чтобы вы не убежали. Отрезая ваши головы, чтобы унести их с собой. Делая это так красиво и тонко...вам самим понравится.
Она не будет обманывать. В оскале чистота и ярость. И жизнь.
Сладострастие - это лишь ее оружие, которое она несет перед собой, не сливаясь с ним.
Вы разделаны на части и рассортированы.
Это честь.
Мать-дьяволица стоит в дверях, не входя. Она пьет сладкий нектар страданий и злобы. Она уже стара и потеряла то изящество, что присуще ее детям. Ее крылья величественно простираются над каждым из ее отпрысков, благословляя их, защищая их, направляя их, обнимая их. Она так любит своих деток, так любит....
суббота, 16 ноября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
"Ветер"
- А вы уже видели нашу госпожу? Хозяйку "Ветра"? Ну пожалуйста-пожалуйста скажите, что видели!
Престарелая женщина в викторианском платье и со шляпкой на голове, украшенной красным цветком размером с эту самую голову, вдруг резко сменила тему. Минуту назад я отчетливо надеялся, что разговор удастся свернуть, но тут она откуда-то получила новый прилив энергии. Глаза ее - не потерявшие с возрастом ясность драгоценные камни - так и засияли. С почти щенячьей преданностью и надеждой она смотрела на меня.
- Нет, - сухо ответил я. Мне не хотелось говорить с ней. Мне не хотелось говорить вообще. Эта вечеринка изначально была ошибкой. Зачем я выбрался из дома? Надо было просто послать Мидэль...но ведь она моя девушка. Кстати, где она? Я начал вертеть головой, как бы невзначай оглядывая помещение.
- Но... как....?!
Женщина все не унималась. Она давилась словами, напыжившись, словно воробей на холоде и широко раскрыв изумленные глаза. В ее взгляде и тоне явственно читалось "Да как вы так вообще живете, молодой человек?", но она сказала только:
- Как... ? Вы не попали даже в мероприятия? Даже в праздники?
Казалось, еще выше эти тонкие нарисованные брови не могут взлететь вверх. Ан нет...
- Нет, - снова ответил я, выражая верность уже избранной манере диалога.
- ...Я понимаю, ее сложно застать на месте, она такая непостоянная, наша госпожа, - продолжала моя собеседница, будто и не слыша меня вовсе, поглощенная восторгом и удивлением, - Но временами они закатывают такие праздники, молодой человек, такое зрелище, такая феерия! Один раз они устроили охоту прямо на площадке для танцев, можете себе представить? А в другой раз сама госпожа танцевала для нас со своей Третьей, о, вы бы это видели! Они танцевали с мечами! Я думала, мое сердце выпрыгнет из груди прямо навстречу им! И вы ни разу не....постойте, а вы были в "Ветре"?
Я сверлил взглядом свой бокал, отчаявшись найти Мидэль, женщина сверлила взглядом меня. Я никогда не был в "Ветре". И никогда не понимал, почему людей так и тянет туда. Они долгие месяцы выбивали приглашения, а потом не вылезали оттуда сутками, возвращаясь какими-то... другими. Те, кому не было туда допуска, ошивались у входа и жадно ловили отголоски музыки и смеха. Иногда остатки выпивки и еды. Мне же никогда это не было интересно. Возможность посетить этот "дом чудес" у меня была. Меня подняли из праха и вывели в высшее общество, как и многих за последнее время, но благодарить "спасителей" не имел никакого желания.
- Нет, я не был там, - обратился я к бокалу.
- Не были?! Ни разу?!, - я думал, еще немного, и ее хватит удар, - Как вы... погодите, и даже не были на церемонии со статуей?! Вы знаете, нашей госпоже подарили статую. Тот...человек, не имела честь узнать, как его зовут. О, статуя настолько прекрасна, что простые граждане, фотографы и и журналисты сбежались моментально! Им пришлось устроить праздник, представляете, такая толпа!, - женщина хихикнула, - У меня даже есть фото госпожи рядом с ее статуей. Только вот, - она снизила голос до заговорщицкого шепота, - статуя на нее не похожа.
- Не похожа? А на кого же похожа?
- О, а это вы вы должны увидеть сами, молодой человек, - в ее глазах заплясали чертики, - Я могу выдать вам персональное приглашение, вип-приглашение, на чудесной платиновой пластинке, которая сама стоит всего этого! Вы ведь знаете, как сложно застать госпожу на месте. Но это спасает нас, знаете, молодой человек. Постоянно лицезреть такое великолепие - можно и ослепнуть, - она подмигнула мне как-то умудрено, и тут же пропал и сам след ее недалекой восторженности, - Занятная ситуация, молодой человек, - продолжила она, - Наша госпожа владеет всем городом, а были времена, когда ее знали как простую шлюху.
От такого откровения я чуть не поперхнулся воздухом. Зачем она говорит мне это?
- Да? Не застал.
- Очень, очень повезло вам, молодой человек, - женщина снова хихикнула, - Но я не осуждаю ее. Нет, ни в коем разе. Мы все следуем ее путем, вы ведь знаете. Но не всем дано пройти его до конца. И это даже хорошо, - теперь в ее глазах была только серьезность, знание и коварство, - Ну что, выдать вам приглашение? Я знаю, вы не любите шумных праздников, поэтому записала вас на обычный день. Но она будет там! Возможно, вам даже удастся поговорить с ней лично!
---
Не понимаю, почему я пошел туда. Что мною двигало? В тот вечер я так и не нашел Мидэль. Ее не было на вечеринке, не было и дома. Я бросил попытки дозвониться до нее пару часов назад.
Неужели эта настойчивая старая перепелка так промыла мне мозги? Какого черта я здесь делаю? "Обычный день"... Шумно как в аду. Танцпол заполнен до отказа. Почти все столики заняты. Вокруг и мимо меня снуют люди. Кто-то идет к выходу, кто-то от него, кто-то встречает знакомых, кто-то осаждает бар, иные взрываются смехом и разговаривают за столиками и на балконах. Я заранее решил даже не соваться на танцпол и двинулся к бару, чтобы взять себе бокал пива. По пути краем глаза я увидел Мидэль. Она вошла в здание, ведомая одним из дворецких и была передана той самой старой кашолке. У которой на голове вместо цветка теперь красовалось какое-то подобие замка; тонкую талию утягивал темно-зеленый корсет.
- Проходите, милая леди, проходите! Как я рада вас видеть, душечка. Вам здесь понравится, я это вам говорю. Вот, садитесь за этот столик. К вам подойдет официант, вам не придется долго ждать, уверяю, - кашолка так и лучилась обаянием и любезностью.
Мидэль улыбалась.
Старуха уже встречала новых приглашенных.
Барменша, как оказалось, уже минуту сверлила меня взглядом и даже несколько раз окликнула, ожидая заказа.
Я решил взять пива и тут же присоединиться к своей возлюбленной.
Но что-то подтолкнуло меня, как только я отошел от стойки, оглядеть зал. Какое-то шестое чувство, будь оно проклято. Столы, столы, столы, клочок танцпола за широкой аркой, лестница, балкон...... И вот тогда я увидел ее. Ранию Идалир. Я знал о ней все, чтобы узнать моментально. Я не был дураком, хоть и не выходил из дома. Но, уверен, любой незнающий человек узнал бы ее тоже. Высокий и самый большой балкон в "Ветре" заливал зеленоватый свет. За перилами я увидел круглый стол, за которым сидели четверо. Двое ее Темных и мужчина в белом костюме. Которого тоже сложно было не узнать. Сама же она перегнулась через стол к мужчине; причем не просто перегнулась, а встала на стол одним коленом, почти прижавшись к нему телом . Выгнув спину и оперевшись руками на столешницу, она что-то шептала мужчине. Длинная черная тень. Черные волосы были собраны в высокую прическу, открывающую лицо. Мужчина сдержанно улыбался и что-то изредка отвечал ей. И тут она внезапно - кажется, даже прервав речь - обернулась. В ту же секунду на меня обернулись все четверо. Три пары зеленых глаз и одна - голубых - уставились на меня. А я смотрел только на нее. Я не мог оторвать глаз. Она немного опустила верхние веки, всего на мгновение, приветствуя меня. На кивок у меня привилегий не было. И в этот миг в мою голову пришла единственная здравая за последнее время мысль - "что-то не так".
---
- Новые почитатели, Рания?, - хмыкнул мужчина с бокалом вина.
- Мира постаралась, - отозвалась женщина с красными прядями и тихим грудным голосом.
Рания плавно повела подбородком, соглашаясь с Третьей и Четвертым.
- Давно пора, - на пределе слышимости, но слышимый всеми, проговорил мужчина в белом.
Рания одарила его изящной и ложно-скромной улыбкой.
- А вы уже видели нашу госпожу? Хозяйку "Ветра"? Ну пожалуйста-пожалуйста скажите, что видели!
Престарелая женщина в викторианском платье и со шляпкой на голове, украшенной красным цветком размером с эту самую голову, вдруг резко сменила тему. Минуту назад я отчетливо надеялся, что разговор удастся свернуть, но тут она откуда-то получила новый прилив энергии. Глаза ее - не потерявшие с возрастом ясность драгоценные камни - так и засияли. С почти щенячьей преданностью и надеждой она смотрела на меня.
- Нет, - сухо ответил я. Мне не хотелось говорить с ней. Мне не хотелось говорить вообще. Эта вечеринка изначально была ошибкой. Зачем я выбрался из дома? Надо было просто послать Мидэль...но ведь она моя девушка. Кстати, где она? Я начал вертеть головой, как бы невзначай оглядывая помещение.
- Но... как....?!
Женщина все не унималась. Она давилась словами, напыжившись, словно воробей на холоде и широко раскрыв изумленные глаза. В ее взгляде и тоне явственно читалось "Да как вы так вообще живете, молодой человек?", но она сказала только:
- Как... ? Вы не попали даже в мероприятия? Даже в праздники?
Казалось, еще выше эти тонкие нарисованные брови не могут взлететь вверх. Ан нет...
- Нет, - снова ответил я, выражая верность уже избранной манере диалога.
- ...Я понимаю, ее сложно застать на месте, она такая непостоянная, наша госпожа, - продолжала моя собеседница, будто и не слыша меня вовсе, поглощенная восторгом и удивлением, - Но временами они закатывают такие праздники, молодой человек, такое зрелище, такая феерия! Один раз они устроили охоту прямо на площадке для танцев, можете себе представить? А в другой раз сама госпожа танцевала для нас со своей Третьей, о, вы бы это видели! Они танцевали с мечами! Я думала, мое сердце выпрыгнет из груди прямо навстречу им! И вы ни разу не....постойте, а вы были в "Ветре"?
Я сверлил взглядом свой бокал, отчаявшись найти Мидэль, женщина сверлила взглядом меня. Я никогда не был в "Ветре". И никогда не понимал, почему людей так и тянет туда. Они долгие месяцы выбивали приглашения, а потом не вылезали оттуда сутками, возвращаясь какими-то... другими. Те, кому не было туда допуска, ошивались у входа и жадно ловили отголоски музыки и смеха. Иногда остатки выпивки и еды. Мне же никогда это не было интересно. Возможность посетить этот "дом чудес" у меня была. Меня подняли из праха и вывели в высшее общество, как и многих за последнее время, но благодарить "спасителей" не имел никакого желания.
- Нет, я не был там, - обратился я к бокалу.
- Не были?! Ни разу?!, - я думал, еще немного, и ее хватит удар, - Как вы... погодите, и даже не были на церемонии со статуей?! Вы знаете, нашей госпоже подарили статую. Тот...человек, не имела честь узнать, как его зовут. О, статуя настолько прекрасна, что простые граждане, фотографы и и журналисты сбежались моментально! Им пришлось устроить праздник, представляете, такая толпа!, - женщина хихикнула, - У меня даже есть фото госпожи рядом с ее статуей. Только вот, - она снизила голос до заговорщицкого шепота, - статуя на нее не похожа.
- Не похожа? А на кого же похожа?
- О, а это вы вы должны увидеть сами, молодой человек, - в ее глазах заплясали чертики, - Я могу выдать вам персональное приглашение, вип-приглашение, на чудесной платиновой пластинке, которая сама стоит всего этого! Вы ведь знаете, как сложно застать госпожу на месте. Но это спасает нас, знаете, молодой человек. Постоянно лицезреть такое великолепие - можно и ослепнуть, - она подмигнула мне как-то умудрено, и тут же пропал и сам след ее недалекой восторженности, - Занятная ситуация, молодой человек, - продолжила она, - Наша госпожа владеет всем городом, а были времена, когда ее знали как простую шлюху.
От такого откровения я чуть не поперхнулся воздухом. Зачем она говорит мне это?
- Да? Не застал.
- Очень, очень повезло вам, молодой человек, - женщина снова хихикнула, - Но я не осуждаю ее. Нет, ни в коем разе. Мы все следуем ее путем, вы ведь знаете. Но не всем дано пройти его до конца. И это даже хорошо, - теперь в ее глазах была только серьезность, знание и коварство, - Ну что, выдать вам приглашение? Я знаю, вы не любите шумных праздников, поэтому записала вас на обычный день. Но она будет там! Возможно, вам даже удастся поговорить с ней лично!
---
Не понимаю, почему я пошел туда. Что мною двигало? В тот вечер я так и не нашел Мидэль. Ее не было на вечеринке, не было и дома. Я бросил попытки дозвониться до нее пару часов назад.
Неужели эта настойчивая старая перепелка так промыла мне мозги? Какого черта я здесь делаю? "Обычный день"... Шумно как в аду. Танцпол заполнен до отказа. Почти все столики заняты. Вокруг и мимо меня снуют люди. Кто-то идет к выходу, кто-то от него, кто-то встречает знакомых, кто-то осаждает бар, иные взрываются смехом и разговаривают за столиками и на балконах. Я заранее решил даже не соваться на танцпол и двинулся к бару, чтобы взять себе бокал пива. По пути краем глаза я увидел Мидэль. Она вошла в здание, ведомая одним из дворецких и была передана той самой старой кашолке. У которой на голове вместо цветка теперь красовалось какое-то подобие замка; тонкую талию утягивал темно-зеленый корсет.
- Проходите, милая леди, проходите! Как я рада вас видеть, душечка. Вам здесь понравится, я это вам говорю. Вот, садитесь за этот столик. К вам подойдет официант, вам не придется долго ждать, уверяю, - кашолка так и лучилась обаянием и любезностью.
Мидэль улыбалась.
Старуха уже встречала новых приглашенных.
Барменша, как оказалось, уже минуту сверлила меня взглядом и даже несколько раз окликнула, ожидая заказа.
Я решил взять пива и тут же присоединиться к своей возлюбленной.
Но что-то подтолкнуло меня, как только я отошел от стойки, оглядеть зал. Какое-то шестое чувство, будь оно проклято. Столы, столы, столы, клочок танцпола за широкой аркой, лестница, балкон...... И вот тогда я увидел ее. Ранию Идалир. Я знал о ней все, чтобы узнать моментально. Я не был дураком, хоть и не выходил из дома. Но, уверен, любой незнающий человек узнал бы ее тоже. Высокий и самый большой балкон в "Ветре" заливал зеленоватый свет. За перилами я увидел круглый стол, за которым сидели четверо. Двое ее Темных и мужчина в белом костюме. Которого тоже сложно было не узнать. Сама же она перегнулась через стол к мужчине; причем не просто перегнулась, а встала на стол одним коленом, почти прижавшись к нему телом . Выгнув спину и оперевшись руками на столешницу, она что-то шептала мужчине. Длинная черная тень. Черные волосы были собраны в высокую прическу, открывающую лицо. Мужчина сдержанно улыбался и что-то изредка отвечал ей. И тут она внезапно - кажется, даже прервав речь - обернулась. В ту же секунду на меня обернулись все четверо. Три пары зеленых глаз и одна - голубых - уставились на меня. А я смотрел только на нее. Я не мог оторвать глаз. Она немного опустила верхние веки, всего на мгновение, приветствуя меня. На кивок у меня привилегий не было. И в этот миг в мою голову пришла единственная здравая за последнее время мысль - "что-то не так".
---
- Новые почитатели, Рания?, - хмыкнул мужчина с бокалом вина.
- Мира постаралась, - отозвалась женщина с красными прядями и тихим грудным голосом.
Рания плавно повела подбородком, соглашаясь с Третьей и Четвертым.
- Давно пора, - на пределе слышимости, но слышимый всеми, проговорил мужчина в белом.
Рания одарила его изящной и ложно-скромной улыбкой.
пятница, 15 ноября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Дети.
В который раз уже просыпаюсь в странных рисунках на теле. кажется, сквозь полусон я видела такие же на потолке. В который раз просыпаюсь вечером. Синеватая холодная граница - оконное стекло. За ней - величие, холод и сумрак. Здесь - тепло, запах выпечки и мягкие разговоры. Но тянет в холод. Он затягивает в себя.
Просыпаюсь оттого, что тонкая, наполненная соками веточка щекочет шею. В небе тихий гул солнца и насекомых. Легкий туман. Улыбаюсь. Травяной запах бьет в ноздри. Скоро все зальет кровь.
Просыпаюсь от криков. Они режут уши. Резкая острая боль пронзает голову. Вчерашний туман еще не выветрился из головы. Запах старой, гниющей мебели, жарящейся пищи и перегара. Выхожу из плена пропахшей разложением квартиры, держась за бетонные стены. Кидаю взгляд в зеркало. Кидаю его в небо. Стекло и жизнь разлетятся на осколки - небо никогда.
Просыпаюсь от тревожного сна. Воск, роза, лаванда, бумага... запахи. которые возвращают в реальность. Руки в крови. Пол в крови. Убирать все следы и бежать, бежать, пока не поздно.
Просыпаюсь в могиле. Среди вороха белых саванов, что зовут простынями. В деревянном горбу, что зовут кроватью. Все - гробы. Шкафы - гробы, полки-гробы, столы-гробы, даже двери-гробы. И в каждом по трупу.
Просыпаюсь и начинаю с кофе. День обещает быть удачным, если постараться и взять себя в руки. Взять себя в руки. Чашка дрожит в тонких пальцах. День обещает быть просто замечательным.
Просыпайтесь, дети... Просыпайтесь.
В который раз уже просыпаюсь в странных рисунках на теле. кажется, сквозь полусон я видела такие же на потолке. В который раз просыпаюсь вечером. Синеватая холодная граница - оконное стекло. За ней - величие, холод и сумрак. Здесь - тепло, запах выпечки и мягкие разговоры. Но тянет в холод. Он затягивает в себя.
Просыпаюсь оттого, что тонкая, наполненная соками веточка щекочет шею. В небе тихий гул солнца и насекомых. Легкий туман. Улыбаюсь. Травяной запах бьет в ноздри. Скоро все зальет кровь.
Просыпаюсь от криков. Они режут уши. Резкая острая боль пронзает голову. Вчерашний туман еще не выветрился из головы. Запах старой, гниющей мебели, жарящейся пищи и перегара. Выхожу из плена пропахшей разложением квартиры, держась за бетонные стены. Кидаю взгляд в зеркало. Кидаю его в небо. Стекло и жизнь разлетятся на осколки - небо никогда.
Просыпаюсь от тревожного сна. Воск, роза, лаванда, бумага... запахи. которые возвращают в реальность. Руки в крови. Пол в крови. Убирать все следы и бежать, бежать, пока не поздно.
Просыпаюсь в могиле. Среди вороха белых саванов, что зовут простынями. В деревянном горбу, что зовут кроватью. Все - гробы. Шкафы - гробы, полки-гробы, столы-гробы, даже двери-гробы. И в каждом по трупу.
Просыпаюсь и начинаю с кофе. День обещает быть удачным, если постараться и взять себя в руки. Взять себя в руки. Чашка дрожит в тонких пальцах. День обещает быть просто замечательным.
Просыпайтесь, дети... Просыпайтесь.
воскресенье, 10 ноября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Matter
Нам неебически страшно. Невероятно, но это правда. От меня это передалось и остальным. Каждую ночь я засыпаю, проглатывая ужас. Каждый день я боюсь, что закрою глаза, а когда открою их - увижу руины. Что все пойдет так, как должно; вернется на круги своя. Что это всего лишь сон, который развеется под натиском ужасающей реальности. Я все никак не могу принять реальность, которую создали мы. Я не верю в нее.
Тем не менее она вокруг нас, укреплена и поддержана, могущественна и вечна. Иногда это успокаивает. Иногда я до рассвета выезжаю из "Ветра" и нарезаю круги по городу и окрестностям. Или просто хожу по улицам, убивая желание целовать каждый камень. Запечатлеваю в памяти каждое здание, каждую вывеску, каждую дорогу, каждый отсвет и каждую тень, каждый звук. В миллионный раз проверяю - все ли на месте? Все ли нормально? Не гложет ли уже город злой дух разрушения, сминая дома и вздымая асфальт? Я патрулирую улицы в полном забвении всего остального, пока не затошнит от однообразной бетонной серости. И каждую секунду мне дьявольски страшно.
Кажется, будто кто-то коварный и могущественный дал нам эту иллюзию, чтобы позже безжалостно отдернуть ее, как занавес. Хуже, если он дал ее мне. И в пробуждении я увижу только руины. А вместо вас - ваши трупы.
Нет. Никогда.
Я уже не борюсь со страхом, он сильнее. Теперь я...все мы...боремся с самой возможностью разрушения. С любой возможностью. С малейшей угрозой. Даже на самую смешную и незначительную мы реагируем, как бешеные псы. Мы бросаемся на нее и бросаем все силы. Это безумие. Да, мы идиоты. Но лучше мы будем безумной сворой диких собак, чем увидим крах.
Это не благодарность за приют и не натасканность, как думают люди. Это то, для чего мы существуем. Защита своего дома. Один раз мы с этим уже обосрались. И пусть я не всегда рассчитываю силы, поднимаю тревогу по пустякам и наживаю врагов - я не прекращу. Ни на миг.
Тебе проще. Ты не знал разрушения. Ты всегда жил в своем могуществе и продолжаешь упиваться им, забывая о всех страхах. Мы же уже падали. И будем кидаться на каждого, кто грозит нам повторением этого кошмара.
Ты смеешься надо мной. Без злобы, снисходительно и почти жалея. Знал бы ты, как мне хочется порой припасть к твоей груди и сказать "боги, как же мне страшно". Но я не вынесу, если ты ответишь "мне тоже".
Нам неебически страшно. Невероятно, но это правда. От меня это передалось и остальным. Каждую ночь я засыпаю, проглатывая ужас. Каждый день я боюсь, что закрою глаза, а когда открою их - увижу руины. Что все пойдет так, как должно; вернется на круги своя. Что это всего лишь сон, который развеется под натиском ужасающей реальности. Я все никак не могу принять реальность, которую создали мы. Я не верю в нее.
Тем не менее она вокруг нас, укреплена и поддержана, могущественна и вечна. Иногда это успокаивает. Иногда я до рассвета выезжаю из "Ветра" и нарезаю круги по городу и окрестностям. Или просто хожу по улицам, убивая желание целовать каждый камень. Запечатлеваю в памяти каждое здание, каждую вывеску, каждую дорогу, каждый отсвет и каждую тень, каждый звук. В миллионный раз проверяю - все ли на месте? Все ли нормально? Не гложет ли уже город злой дух разрушения, сминая дома и вздымая асфальт? Я патрулирую улицы в полном забвении всего остального, пока не затошнит от однообразной бетонной серости. И каждую секунду мне дьявольски страшно.
Кажется, будто кто-то коварный и могущественный дал нам эту иллюзию, чтобы позже безжалостно отдернуть ее, как занавес. Хуже, если он дал ее мне. И в пробуждении я увижу только руины. А вместо вас - ваши трупы.
Нет. Никогда.
Я уже не борюсь со страхом, он сильнее. Теперь я...все мы...боремся с самой возможностью разрушения. С любой возможностью. С малейшей угрозой. Даже на самую смешную и незначительную мы реагируем, как бешеные псы. Мы бросаемся на нее и бросаем все силы. Это безумие. Да, мы идиоты. Но лучше мы будем безумной сворой диких собак, чем увидим крах.
Это не благодарность за приют и не натасканность, как думают люди. Это то, для чего мы существуем. Защита своего дома. Один раз мы с этим уже обосрались. И пусть я не всегда рассчитываю силы, поднимаю тревогу по пустякам и наживаю врагов - я не прекращу. Ни на миг.
Тебе проще. Ты не знал разрушения. Ты всегда жил в своем могуществе и продолжаешь упиваться им, забывая о всех страхах. Мы же уже падали. И будем кидаться на каждого, кто грозит нам повторением этого кошмара.
Ты смеешься надо мной. Без злобы, снисходительно и почти жалея. Знал бы ты, как мне хочется порой припасть к твоей груди и сказать "боги, как же мне страшно". Но я не вынесу, если ты ответишь "мне тоже".
вторник, 29 октября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Только про тебя.
Это не прохладный ручеек осеннего дуновения по коже с запахом еще теплых листьев. Не поток свежего дыхания дождя. Даже не пронзительный шквал грозы с буйством молний, что вышибают мозги.
Это настоящий леденящий холод, пробирающий до внутренностей костей. Обездвиживающий и уничтожающий волю мороз. Слишком сильный, чтобы пытаться согреться. Слишком величественный, чтобы скрыться. Тихо, но неотвратимо пожирающий недра. Смертоносная и желанная клетка с мягким пологом, засасывающим, подобно зыбучим пескам.
---
Для нее это была окраина самого мира. Край света. Ибо дальше - ничего. Дальше - только смерть.
Одинокий дом из двух этажей у дороги, посреди снежной равнины. Обугленные местами стены радушно встретили не хозяйку, но вечную гостью. Теперь отсюда ушло последнее тепло давнего пожара. Стараясь не касаться даже пола, она поднялась на второй этаж. Не хотела осквернять так и не тронутую огнем некогда любимую маленькую кухню. Даже видеть ее не хотела. Не сейчас. Никогда.
Мрачную в ледяной ночи спальню прошил крик. Дикий вопль боли и отчаяния из глубин души. Она рвала глотку, не стесняясь, не слыша саму себя. Черным комком осела на пол, потерявшись в безысходности и чудовищной тоске.
Ночь стояла безветренная. Ни один заблудший ветерок не проник в выбитые окна и двери, чтобы погасить или наоборот разжечь новый пожар поверх стылых головешек.
А это единственное, чего она желала. Не помня себя, не разбирая дороги, она призраком слетела вниз, вышла через черную пасть сгоревшего дверного проема, прикрываясь руками, словно восстали призраки бушующего пламени. Дом был чужд. Дом был невыносим. Обойдя фасад, она устремила взор на открытое безумие громадной долины. Порыв пришел. На зов, или по собственной воле; бесстыдно пробрался под одежду и дальше - под кожу, дьявольский мороз. Дыхание сорвало, словно зажало удавкой. Ноздри и веки сразу же покрылись коркой инея. Резкая боль прошила голову. Насколько же было холодно? И в солнечные весенние дни здесь было невыносимо, а сейчас...но сейчас...
Ведомая порывом, она сделала несколько шагов вперед, дальше вглубь равнины, дальше от дома. Словно толкнул в грудь, заставил остановиться последний отблеск разума. Но тут же был смыт и разорван без следа могущественным, смертоносным холодом.
Теперь не осталось ничего, кроме темной фигуры, движущейся вперед. В глубину снежного царства. В лапы смерти.
Шаг за шагом, без боли и сожалений, покорно. Даже легко. Тело перестало чувствовать холод. Корка инея стала второй кожей, боль заменилась пустотой. Вопреки ожиданиям, она не почуяла иллюзорного тепла. Температура теперь казалась оптимальной. Вот так хорошо. Так и надо. Снег завоевал ее.
Черное небо над головой. Белое полотно снега под ногами. Редкие звезды с острыми, как лезвия, краями. Дальние танцы буранов. До горизонта.
Звук. Звук безжалостно разорвал посмертный саван этого тихого безумия.
Звонок мобильного.
Мобильный лежал в одном из скрытых карманов под плащом - внезапно она вспомнила это. Наверное, она еще не мертва.
Странно, невозможно, но руки не одеревенели. Секунду она смотрела на белую кожу своей голой ладони, ожидая, что на ней начнут таять и стекать струйками снежинки. Нет, не начали. Только после этого она ответила.
- Я... я далеко... Все в порядке, да.... Со мной все в порядке.
Последние из услышанных и единственные из запечатленных в памяти слова по другую сторону жизни:
- Я сейчас приеду.
Было ли им предано значение? Словно во сне, убрав мобильный обратно, она пошла вперед. Через пару шагов что-то заставило ее остановиться. Она огляделась и со слабым, пробивающимся из глубин ужасом, поняла, что находится в самом центре снежного полотна. Оно везде - куда ни брось взгляд. Сколько времени прошло? Сколько километров за спиной? Далекий лес справа ощетинился прутьями железной проволоки с кривыми и рваными шипами. Черный лес, черное небо, белый снег.
Обратно не дойти. Снегопад усилился. Покорно опустив голову, она упала, взрыв снежную гладь.
...как раз в тот момент, когда спутник вычислил и передал на экран монитора ее местоположение.
Руки запутались в тонкой ткани плаща. Выпутав их, она привстала. Задрав рукава до запястий, она растирала кожу снегом. Острые снежинки больно резали сухую и потрескавшуюся кожу, но кровь не выступала, замерзая сразу же, превращаясь лишь в тонкие красные полосы. Которых становилось все больше, и больше... и больше...
Облачка дыхания больше не вырывались изо рта. Она стала холодной, как и подобает здешней гостье. Вечной гостье. На миг ей показалось, что она чувствует тепло...
В этот же момент увидела свет. Что-то сверкнуло вдали, затухло и появилось снова, разгораясь. Свет слепил глаза. Приближалась машина.
Увидев ее автомобиль на подъезде к дому, он вознадеялся, что сама она окажется внутри. Пусть она будет внутри. Пусть все будет ошибкой. Но спутник показал равнину. Крепче стиснув руль, он объехал дом, свернул с дороги и, включив дальний свет, двинулся вдоль следа на снегу.
Все ближе. Вот она уже видит очертания автомобиля. Не примерещилось. Привстав на коленях, она слабо улыбнулась. "Пусть поздно. Пусть я умру. Ты - радость. Ты - жизнь".
Она знала его слишком давно и слишком хорошо. Как и всегда, он не принес с собой ничего, кроме того же холода. Белоснежный отблеск металла, сияющий, но не греющий свет фар, белый строгий костюм, холодные глаза. Он мог бы быть властителем этого снежного безумия. Но он был Жизнью.
Заметив наконец ее - черное пятно посреди серовато-тусклого в ночи моря, он облегченно выдохнул. Она хотя бы была в сознании. Притормозив в паре шагов, он отключил дальний свет и ступил на хрустящий холодный полог, возвысившись над ней горой. Без слов, тая беспокойство и, возможно, злобу, за обычной маской, он поднял ее на руки. Она не сопротивлялась и не благодарила, не стонала и не радовалась, не реагировала никак.
Будучи все еще предельно щепетильным, он не сразу отнес ее в тепло салона. Попытался поставить на ноги, но ноги не держали ее. Прислонив к высокому бамперу и поддерживая, пальцами он убирал с ее волос и одежды комья снега.
Ей хотелось улыбаться. Смеяться. Обнять. Упасть в ноги. Вместо этого она только силилась держаться. Пальцы, скользнувшие по лицу, были такими же холодными, как и все вокруг.
Когда с комьями снега было покончено, он бережно положил ее на заднее сидение машины и, не теряя ни минуты, завел автомобиль и двинулся в сторону города. Массивные колеса вспороли снежную гладь. Вперед. В город, где тысячи и не подозревают о том, кого они могут потерять.
Ее автомобиль стоял там же, припорошенный белой пленкой. Мобильник. Звонок.
- Запиши адрес и забери ее машину. Отвезешь в "Ветер". Ключи внутри.
Пауза на том конце.
- С ней все в порядке?
Он стиснул зубы и проговорил гораздо суше, чем собирался:
- Да.
Захлопнув мобильник, он с рыком швырнул его об пол.
Оживленная трасса. Золотистые огни фар и фонарей. Городская дорога. Светящееся неоном небо, асфальт, дома по краям, люди... масса людей. Люди в окнах, на тротуарах, в машинах. Смех, разговоры, передвижения, огни... жизнь.
Она что-то простанывала в забытьи - он успокаивал. Она начинала падать с сидения - он прибавлял скорость и ее впечатывало в кожаную спинку. Пробка. Включив габариты, он расчищал себе путь, срезал по тротуарам, по газонам и площадям. Вскоре ярость одолела его, и до их общего дома ехали на пределе, пролетая мимо удивленных и возмущенных.
Избавленная от одежды и накрытая несколькими одеялами, она лежала на диване в гостиной. Она была в сознании. Или лишь отчасти... не моргая и не разговаривая, почти не дыша.
Звонок.
- Где Дориан?
Крик.
- Я пытаюсь дозвониться до нее уже два часа! Уже час мы ее ищем - ни следа, мать твою! Ублюдок! Ты не сказал!!!
- Так где он?
- Тоже в коме! Что делать, блять?!
Он уже успел выпить виски и выкурить сигарету. Бокал звенел о столешницу и этот звон раздражал его. Единственный, кто мог помочь, тоже в коме. Она высосала жизнь и из себя, и из него.
Он знал, что никакие разогревания не помогут. Теперь он это понял. И желал занять место "спасителя", помочь самостоятельно, наплевав на все, поделиться своей душой... но не знал, как. Если бы она открыла путь...
- Поговори со мной.
- Такой холод... почти как у тебя внутри. Как ты живешь с этим? Теперь, кажется, я понимаю...
Она говорила быстро, отрывисто, выдыхая холодный воздух в теплую комнату и снова торопясь вдохнуть его, словно теплым дышать не могла. Все еще заледеневшие веки подрагивали. Казалось, если она откроет их пошире или наоборот, зажмурит - они потрескаются и осыпятся. Бледные губы еле двигались. Она говорила. Она была жива. Она умирала. Он все еще не знал, как помочь.
- Холодная равнина... Такая белая и холодная... Она идет, запинаясь в снегу. Медленно, с трудом, но с упорством. Прижимая к себе замерзшую и уже мертвую дочь. А я смотрю на нее... но я всего лишь призрак. Так больно, так холодно... Вот она падает у затянутого коркой льда озера. Вот ее обступают дикие, вышедшие из леса волки. Я отгоняю их. Негоже Королеве быть растасканной на куски волчьими пастями. Я спасаю ее. Но на самом деле продлеваю ее страдания.
Эту историю тоски и потерь он знает. Знает от и до. Но это все еще ничем не помогает ему.
- Ее потом все равно занес снег... Жестокий снег... похоронил бы всех нас, если бы было позволено. Занес бы собой трупы и их кровь, занес бы оружие и здания. Высокие ворота и замки. Постепенно поглотил бы все, чем мы были... И все превратилось бы в белую ровную пустыню... понимаешь? Нам даже этого не дали...
Ледяные слезы мгновенно застывали льдом на ее веках. Она все еще была холоднее зимы. Он печалился тому, что его собственные не застывают так же. Но радовался тому, что она их не видит.
На пару миллиметров она повернула голову к нему.
- Так холодно внутри... почти как у тебя.
Это не прохладный ручеек осеннего дуновения по коже с запахом еще теплых листьев. Не поток свежего дыхания дождя. Даже не пронзительный шквал грозы с буйством молний, что вышибают мозги.
Это настоящий леденящий холод, пробирающий до внутренностей костей. Обездвиживающий и уничтожающий волю мороз. Слишком сильный, чтобы пытаться согреться. Слишком величественный, чтобы скрыться. Тихо, но неотвратимо пожирающий недра. Смертоносная и желанная клетка с мягким пологом, засасывающим, подобно зыбучим пескам.
---
Для нее это была окраина самого мира. Край света. Ибо дальше - ничего. Дальше - только смерть.
Одинокий дом из двух этажей у дороги, посреди снежной равнины. Обугленные местами стены радушно встретили не хозяйку, но вечную гостью. Теперь отсюда ушло последнее тепло давнего пожара. Стараясь не касаться даже пола, она поднялась на второй этаж. Не хотела осквернять так и не тронутую огнем некогда любимую маленькую кухню. Даже видеть ее не хотела. Не сейчас. Никогда.
Мрачную в ледяной ночи спальню прошил крик. Дикий вопль боли и отчаяния из глубин души. Она рвала глотку, не стесняясь, не слыша саму себя. Черным комком осела на пол, потерявшись в безысходности и чудовищной тоске.
Ночь стояла безветренная. Ни один заблудший ветерок не проник в выбитые окна и двери, чтобы погасить или наоборот разжечь новый пожар поверх стылых головешек.
А это единственное, чего она желала. Не помня себя, не разбирая дороги, она призраком слетела вниз, вышла через черную пасть сгоревшего дверного проема, прикрываясь руками, словно восстали призраки бушующего пламени. Дом был чужд. Дом был невыносим. Обойдя фасад, она устремила взор на открытое безумие громадной долины. Порыв пришел. На зов, или по собственной воле; бесстыдно пробрался под одежду и дальше - под кожу, дьявольский мороз. Дыхание сорвало, словно зажало удавкой. Ноздри и веки сразу же покрылись коркой инея. Резкая боль прошила голову. Насколько же было холодно? И в солнечные весенние дни здесь было невыносимо, а сейчас...но сейчас...
Ведомая порывом, она сделала несколько шагов вперед, дальше вглубь равнины, дальше от дома. Словно толкнул в грудь, заставил остановиться последний отблеск разума. Но тут же был смыт и разорван без следа могущественным, смертоносным холодом.
Теперь не осталось ничего, кроме темной фигуры, движущейся вперед. В глубину снежного царства. В лапы смерти.
Шаг за шагом, без боли и сожалений, покорно. Даже легко. Тело перестало чувствовать холод. Корка инея стала второй кожей, боль заменилась пустотой. Вопреки ожиданиям, она не почуяла иллюзорного тепла. Температура теперь казалась оптимальной. Вот так хорошо. Так и надо. Снег завоевал ее.
Черное небо над головой. Белое полотно снега под ногами. Редкие звезды с острыми, как лезвия, краями. Дальние танцы буранов. До горизонта.
Звук. Звук безжалостно разорвал посмертный саван этого тихого безумия.
Звонок мобильного.
Мобильный лежал в одном из скрытых карманов под плащом - внезапно она вспомнила это. Наверное, она еще не мертва.
Странно, невозможно, но руки не одеревенели. Секунду она смотрела на белую кожу своей голой ладони, ожидая, что на ней начнут таять и стекать струйками снежинки. Нет, не начали. Только после этого она ответила.
- Я... я далеко... Все в порядке, да.... Со мной все в порядке.
Последние из услышанных и единственные из запечатленных в памяти слова по другую сторону жизни:
- Я сейчас приеду.
Было ли им предано значение? Словно во сне, убрав мобильный обратно, она пошла вперед. Через пару шагов что-то заставило ее остановиться. Она огляделась и со слабым, пробивающимся из глубин ужасом, поняла, что находится в самом центре снежного полотна. Оно везде - куда ни брось взгляд. Сколько времени прошло? Сколько километров за спиной? Далекий лес справа ощетинился прутьями железной проволоки с кривыми и рваными шипами. Черный лес, черное небо, белый снег.
Обратно не дойти. Снегопад усилился. Покорно опустив голову, она упала, взрыв снежную гладь.
...как раз в тот момент, когда спутник вычислил и передал на экран монитора ее местоположение.
Руки запутались в тонкой ткани плаща. Выпутав их, она привстала. Задрав рукава до запястий, она растирала кожу снегом. Острые снежинки больно резали сухую и потрескавшуюся кожу, но кровь не выступала, замерзая сразу же, превращаясь лишь в тонкие красные полосы. Которых становилось все больше, и больше... и больше...
Облачка дыхания больше не вырывались изо рта. Она стала холодной, как и подобает здешней гостье. Вечной гостье. На миг ей показалось, что она чувствует тепло...
В этот же момент увидела свет. Что-то сверкнуло вдали, затухло и появилось снова, разгораясь. Свет слепил глаза. Приближалась машина.
Увидев ее автомобиль на подъезде к дому, он вознадеялся, что сама она окажется внутри. Пусть она будет внутри. Пусть все будет ошибкой. Но спутник показал равнину. Крепче стиснув руль, он объехал дом, свернул с дороги и, включив дальний свет, двинулся вдоль следа на снегу.
Все ближе. Вот она уже видит очертания автомобиля. Не примерещилось. Привстав на коленях, она слабо улыбнулась. "Пусть поздно. Пусть я умру. Ты - радость. Ты - жизнь".
Она знала его слишком давно и слишком хорошо. Как и всегда, он не принес с собой ничего, кроме того же холода. Белоснежный отблеск металла, сияющий, но не греющий свет фар, белый строгий костюм, холодные глаза. Он мог бы быть властителем этого снежного безумия. Но он был Жизнью.
Заметив наконец ее - черное пятно посреди серовато-тусклого в ночи моря, он облегченно выдохнул. Она хотя бы была в сознании. Притормозив в паре шагов, он отключил дальний свет и ступил на хрустящий холодный полог, возвысившись над ней горой. Без слов, тая беспокойство и, возможно, злобу, за обычной маской, он поднял ее на руки. Она не сопротивлялась и не благодарила, не стонала и не радовалась, не реагировала никак.
Будучи все еще предельно щепетильным, он не сразу отнес ее в тепло салона. Попытался поставить на ноги, но ноги не держали ее. Прислонив к высокому бамперу и поддерживая, пальцами он убирал с ее волос и одежды комья снега.
Ей хотелось улыбаться. Смеяться. Обнять. Упасть в ноги. Вместо этого она только силилась держаться. Пальцы, скользнувшие по лицу, были такими же холодными, как и все вокруг.
Когда с комьями снега было покончено, он бережно положил ее на заднее сидение машины и, не теряя ни минуты, завел автомобиль и двинулся в сторону города. Массивные колеса вспороли снежную гладь. Вперед. В город, где тысячи и не подозревают о том, кого они могут потерять.
Ее автомобиль стоял там же, припорошенный белой пленкой. Мобильник. Звонок.
- Запиши адрес и забери ее машину. Отвезешь в "Ветер". Ключи внутри.
Пауза на том конце.
- С ней все в порядке?
Он стиснул зубы и проговорил гораздо суше, чем собирался:
- Да.
Захлопнув мобильник, он с рыком швырнул его об пол.
Оживленная трасса. Золотистые огни фар и фонарей. Городская дорога. Светящееся неоном небо, асфальт, дома по краям, люди... масса людей. Люди в окнах, на тротуарах, в машинах. Смех, разговоры, передвижения, огни... жизнь.
Она что-то простанывала в забытьи - он успокаивал. Она начинала падать с сидения - он прибавлял скорость и ее впечатывало в кожаную спинку. Пробка. Включив габариты, он расчищал себе путь, срезал по тротуарам, по газонам и площадям. Вскоре ярость одолела его, и до их общего дома ехали на пределе, пролетая мимо удивленных и возмущенных.
Избавленная от одежды и накрытая несколькими одеялами, она лежала на диване в гостиной. Она была в сознании. Или лишь отчасти... не моргая и не разговаривая, почти не дыша.
Звонок.
- Где Дориан?
Крик.
- Я пытаюсь дозвониться до нее уже два часа! Уже час мы ее ищем - ни следа, мать твою! Ублюдок! Ты не сказал!!!
- Так где он?
- Тоже в коме! Что делать, блять?!
Он уже успел выпить виски и выкурить сигарету. Бокал звенел о столешницу и этот звон раздражал его. Единственный, кто мог помочь, тоже в коме. Она высосала жизнь и из себя, и из него.
Он знал, что никакие разогревания не помогут. Теперь он это понял. И желал занять место "спасителя", помочь самостоятельно, наплевав на все, поделиться своей душой... но не знал, как. Если бы она открыла путь...
- Поговори со мной.
- Такой холод... почти как у тебя внутри. Как ты живешь с этим? Теперь, кажется, я понимаю...
Она говорила быстро, отрывисто, выдыхая холодный воздух в теплую комнату и снова торопясь вдохнуть его, словно теплым дышать не могла. Все еще заледеневшие веки подрагивали. Казалось, если она откроет их пошире или наоборот, зажмурит - они потрескаются и осыпятся. Бледные губы еле двигались. Она говорила. Она была жива. Она умирала. Он все еще не знал, как помочь.
- Холодная равнина... Такая белая и холодная... Она идет, запинаясь в снегу. Медленно, с трудом, но с упорством. Прижимая к себе замерзшую и уже мертвую дочь. А я смотрю на нее... но я всего лишь призрак. Так больно, так холодно... Вот она падает у затянутого коркой льда озера. Вот ее обступают дикие, вышедшие из леса волки. Я отгоняю их. Негоже Королеве быть растасканной на куски волчьими пастями. Я спасаю ее. Но на самом деле продлеваю ее страдания.
Эту историю тоски и потерь он знает. Знает от и до. Но это все еще ничем не помогает ему.
- Ее потом все равно занес снег... Жестокий снег... похоронил бы всех нас, если бы было позволено. Занес бы собой трупы и их кровь, занес бы оружие и здания. Высокие ворота и замки. Постепенно поглотил бы все, чем мы были... И все превратилось бы в белую ровную пустыню... понимаешь? Нам даже этого не дали...
Ледяные слезы мгновенно застывали льдом на ее веках. Она все еще была холоднее зимы. Он печалился тому, что его собственные не застывают так же. Но радовался тому, что она их не видит.
На пару миллиметров она повернула голову к нему.
- Так холодно внутри... почти как у тебя.
вторник, 22 октября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
меня поглощает и захватывает счастье, когда я вижу тебя. душит эйфория, выбивает из легких воздух, а из глаз - слезы.
снова.
восхищение, как перед чудом.
то, что ты жив, то, что ты есть, то, что ты здесь. то, что я имею возможность смотреть на тебя.
и видеть. видеть тебя!
они тоже видят тебя. не все. но есть такие. видят таким, какой ты есть. не с боку, не со стороны, не мимоходом, не оболочку. сущность.
и я радуюсь.
радуюсь, что могу разделить с кем-то счастье видеть тебя. пусть даже молча. пусть они никогда не узнают. пусть мы никогда не скажем друг другу "да, я видел живое божество". о таком не говорят. на такое не хватит никаких слов.
тебя нельзя отблагодарить, тебе нельзя посвятить жертву. любая жертва будет недостаточной. жалкой. недостойной.
поэтому я просто смотрю на тебя. и жду твоего слова. любого слова. перечить которому я не смею.
снова.
восхищение, как перед чудом.
то, что ты жив, то, что ты есть, то, что ты здесь. то, что я имею возможность смотреть на тебя.
и видеть. видеть тебя!
они тоже видят тебя. не все. но есть такие. видят таким, какой ты есть. не с боку, не со стороны, не мимоходом, не оболочку. сущность.
и я радуюсь.
радуюсь, что могу разделить с кем-то счастье видеть тебя. пусть даже молча. пусть они никогда не узнают. пусть мы никогда не скажем друг другу "да, я видел живое божество". о таком не говорят. на такое не хватит никаких слов.
тебя нельзя отблагодарить, тебе нельзя посвятить жертву. любая жертва будет недостаточной. жалкой. недостойной.
поэтому я просто смотрю на тебя. и жду твоего слова. любого слова. перечить которому я не смею.
пятница, 18 октября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Двое.
Ночь. Ночной город. Что может быть прекраснее? Только его обитатели. Черные призраки, освещенные неоновыми огнями.
И один белый. Блистательно белоснежный, безукоризненный и холодный, как лед; глядя прямо перед собой - не опуская и не поворачивая взгляд - он идет. Идеально выверенными шагами, гордо расправив плечи - он идет. С самодовольно наполовину прикрытыми веками, из-под которых лучится жестокое сияние; чуть не касаясь белоснежной полой грязной слякоти мостовой - он идет.
Клоака города ночью - не место для подобного существа. Раздающиеся из тьмы заглушенное дыхание и шепот сливаются в угрожающий рык. Из углов скалятся гнилые зубы и мутно мерцают желтушные глаза. Сверху падает бычок и метит в плечо, но белоснежное божество просто удлиняет шаг. Докуренная кем-то сигарета с шипением тухнет в черной воде, заполнившей раскол асфальта.
"Охотники" постепенно оживают. Шорохов становится больше, как и теней и хриплых усмешек за спиной.
А потом они разом стихают. Как ветер в кронах деревьев, как журчание прибоя - и наступает полная тишина. Словно их и не было никогда. И эту тишину за спиной больше не заполняет ничто. Тот, кто создал ее, остался неслышим.
Охотник здесь совершенно иной.
Черная тень отделилась от такой же черной стены ветхого дома, сделав шаг на дорогу. "Я здесь" - говорит она своей порочно-жестокой улыбкой. "Я здесь. И я буду с тобой".
Белоснежное одеяние отражает собой свет фонарей и звезд, сияя в ночи. Черное - прячется во мраке, не показываясь на глаза, не издавая ни шороха. Не отставая ни на шаг. Он не знает, где она, но он знает, что она здесь.
Из проулка стремительным прыжком вырывается черная тень. Низко опустив голову, она готовится атаковать. Собака. Долей мгновения позже ее закрывает собой тень покрупнее. Тихий скулеж, похожий на скрип несмазанной двери, быстро затихает. Из-под острых каблуков плещут искры черной воды. Летящий взмах незаметного доселе лезвия - и черная туша падает на землю. С клинка на асфальт падают ошметки мяса, смоченные кровью. Одна из многочисленных разбрызганных капель из горла поверженной псины летит на белое одеяние. Черная тень резко выбрасывает руку и - капля с причмокиванием впечатывается в лезвие.
Это их игра. Он притворяется, что не замечает опасность, которую на самом деле приметил гораздо раньше ее и меланхолично покоит дробовик на плече, а она развлекается игрой в защитницу - от капель крови, опорочивших бы безупречный костюм - тоже.
Метрами позже она выходит из тени и теперь они идут плечо к плечу. Она продолжает улыбаться. Он продолжает идти. Никаких игр в гляделки и разговоров.
Ночь. Ночной город. Что может быть прекраснее? Только его обитатели. Черные призраки, освещенные неоновыми огнями.
И один белый. Блистательно белоснежный, безукоризненный и холодный, как лед; глядя прямо перед собой - не опуская и не поворачивая взгляд - он идет. Идеально выверенными шагами, гордо расправив плечи - он идет. С самодовольно наполовину прикрытыми веками, из-под которых лучится жестокое сияние; чуть не касаясь белоснежной полой грязной слякоти мостовой - он идет.
Клоака города ночью - не место для подобного существа. Раздающиеся из тьмы заглушенное дыхание и шепот сливаются в угрожающий рык. Из углов скалятся гнилые зубы и мутно мерцают желтушные глаза. Сверху падает бычок и метит в плечо, но белоснежное божество просто удлиняет шаг. Докуренная кем-то сигарета с шипением тухнет в черной воде, заполнившей раскол асфальта.
"Охотники" постепенно оживают. Шорохов становится больше, как и теней и хриплых усмешек за спиной.
А потом они разом стихают. Как ветер в кронах деревьев, как журчание прибоя - и наступает полная тишина. Словно их и не было никогда. И эту тишину за спиной больше не заполняет ничто. Тот, кто создал ее, остался неслышим.
Охотник здесь совершенно иной.
Черная тень отделилась от такой же черной стены ветхого дома, сделав шаг на дорогу. "Я здесь" - говорит она своей порочно-жестокой улыбкой. "Я здесь. И я буду с тобой".
Белоснежное одеяние отражает собой свет фонарей и звезд, сияя в ночи. Черное - прячется во мраке, не показываясь на глаза, не издавая ни шороха. Не отставая ни на шаг. Он не знает, где она, но он знает, что она здесь.
Из проулка стремительным прыжком вырывается черная тень. Низко опустив голову, она готовится атаковать. Собака. Долей мгновения позже ее закрывает собой тень покрупнее. Тихий скулеж, похожий на скрип несмазанной двери, быстро затихает. Из-под острых каблуков плещут искры черной воды. Летящий взмах незаметного доселе лезвия - и черная туша падает на землю. С клинка на асфальт падают ошметки мяса, смоченные кровью. Одна из многочисленных разбрызганных капель из горла поверженной псины летит на белое одеяние. Черная тень резко выбрасывает руку и - капля с причмокиванием впечатывается в лезвие.
Это их игра. Он притворяется, что не замечает опасность, которую на самом деле приметил гораздо раньше ее и меланхолично покоит дробовик на плече, а она развлекается игрой в защитницу - от капель крови, опорочивших бы безупречный костюм - тоже.
Метрами позже она выходит из тени и теперь они идут плечо к плечу. Она продолжает улыбаться. Он продолжает идти. Никаких игр в гляделки и разговоров.
среда, 09 октября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Тот момент, когда привычный мир словно сходит с рельс.
Внутренности словно простреливает током, после чего начинается превращение. Постепенное, но неумолимое - как прилив.
Сначала приходит паника. Или даже не она... предельная настороженность. Начинаешь внимательно вглядываться в движения, тени, прохожих. Раскрываются легкие. Взор становится четким, дыхание все глубже и мощнее. Замечаешь малейшие детали, мозг переполняется информацией.
А потом замедляется время. Каждый шаг превращается в полет. Ты продолжаешь отслеживать каждое микродвижение вокруг себя, но теперь видишь их все и сразу. Одновременно. Они складываются в единую систему, в которой ты движешься, уже не как ее часть, а как наблюдатель. Исчезает боль или усталость, если они были, как и последние мысли.
Мир исчезает. Он уже не тот, каким его привычно видеть. Ты идешь уже не по дороге, а движешься в пустом во всех направлениях пространстве. О том, что ты продолжаешь двигаться, подсказывают неясные тени, которыми стали объекты вокруг.
Медленно разгорается белый свет. Он словно лучится из неведомого источника, осветляет все вокруг и делает сияющим. Когда он разгорается на полную мощность, превращение закончено.
Кажется, что тело и окружающий мир находятся под полным контролем. По коже пробегают ручейки прохладного воздуха, даже под одеждой.
В такие моменты прорезается или затихает голос. Он становится либо чистым, ясным и четким, либо ты говоришь на пределе слышимости, как ни напрягай связки.
Все мышцы тела словно вытягиваются, наливаются твердостью, но при этом становятся подвижными и предельно управляемыми.
Вскоре возвращаются мысли. Простые, привычные мысли. И теперь ты понимаешь, что ты - уже не ты.
Внутренности словно простреливает током, после чего начинается превращение. Постепенное, но неумолимое - как прилив.
Сначала приходит паника. Или даже не она... предельная настороженность. Начинаешь внимательно вглядываться в движения, тени, прохожих. Раскрываются легкие. Взор становится четким, дыхание все глубже и мощнее. Замечаешь малейшие детали, мозг переполняется информацией.
А потом замедляется время. Каждый шаг превращается в полет. Ты продолжаешь отслеживать каждое микродвижение вокруг себя, но теперь видишь их все и сразу. Одновременно. Они складываются в единую систему, в которой ты движешься, уже не как ее часть, а как наблюдатель. Исчезает боль или усталость, если они были, как и последние мысли.
Мир исчезает. Он уже не тот, каким его привычно видеть. Ты идешь уже не по дороге, а движешься в пустом во всех направлениях пространстве. О том, что ты продолжаешь двигаться, подсказывают неясные тени, которыми стали объекты вокруг.
Медленно разгорается белый свет. Он словно лучится из неведомого источника, осветляет все вокруг и делает сияющим. Когда он разгорается на полную мощность, превращение закончено.
Кажется, что тело и окружающий мир находятся под полным контролем. По коже пробегают ручейки прохладного воздуха, даже под одеждой.
В такие моменты прорезается или затихает голос. Он становится либо чистым, ясным и четким, либо ты говоришь на пределе слышимости, как ни напрягай связки.
Все мышцы тела словно вытягиваются, наливаются твердостью, но при этом становятся подвижными и предельно управляемыми.
Вскоре возвращаются мысли. Простые, привычные мысли. И теперь ты понимаешь, что ты - уже не ты.
суббота, 21 сентября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Сумрачный.
почему ты вспомнился мне именно сейчас? это все Полнолуние, да? твое время. твое место. а я снова всего лишь в гостях.
раньше ты был тенью, никем. теперь ты занял место своего учителя.
в этом мы с тобой похожи.
неужели я успела с твоему восхождению?
и что дальше? поможешь мне или ты всего лишь сообщил о себе?
судя по всему, поможешь. такие, как ты, не бросаются словами.
---
Она не хотела в эту клинику. Она не сопротивлялась и не капризничала, нет. Просто не изъявляла никакого желания. Пару дней назад она полностью погрузилась во мрак и апатию. То ли так было легче, то ли просто хотелось тишины. Они сновали вокруг нее, говорили, что-то делали - бесполезно. Она-то знала. Поэтому проще было промолчать.
Ее оставили сразу же, как только она вошла в главный вход. Говоруны и похлопыватели-по-спине исчезли. Странное поведение. Ее даже немного удивило. Но не на долго. Она огляделась. Самый обычный больничный коридор, длинный и широкий, выкрашенный в светло-кремово-непонятный свет. Слабо освещенный. Это тоже странно. Свет падал от нескольких небольших ламп на потолке на некотором расстоянии друг от друга, стены внизу казались темно-серыми. Грязными. И это больница?...
Пары шагов по коридору ей хватило, чтобы почувствовать это. Она не знала, куда ей нужно идти, где здесь регистрация и надо ли ей туда, с кем ей нужно говорить. Не знала ничего. Ее оставили те, кто знали. Но она почувствовала это не более чем через пару шагов - тепло.
Заметила она и то, что с ней нету ее сумки с вещами. Она исчезла вместе с ее сопровождающими. Совершенно незаметно. Проще говоря, она проебала этот момент. Не то что бы это оживляло и вытаскивало из тумана мрака и апатии...
На стенах коридора висели какие-то разноцветные объявления, оповещения, расписания. В боковые двери входили и выходили люди, взрослые и дети. Ничего из перечисленного она не разглядела хорошенько, ни на чем не задержала взгляд. Все мелькало за пределами ее восприятия. Несколько шагов - и из этой канители словно вырвалась и оформилась одна женщина. Словно подлетела к ней, взяла за руку. Женщина в белом халате взяла ее за руку, она приветственно улыбнулась. Искренне. Тепло. Жизнерадостно.
- Иди туда-то и подойди к тому-то.
Так бы она позже пересказала напутствие женщины, если бы ее спросили. Ни имени, ни маршрута она не помнила. Но тогда она точно знала, куда ей нужно идти и к кому обратиться.
Обстановка больницы изменилась через пару этажей и несколько поворотов. Появилось медицинское оборудование, людей в белых халатах стало больше, чем посетителей и больных, как стало больше и занятости и озабоченности на лицах. На нее не взглянул ни один.
А вот и поворот, а за ним - нужна дверь. Ничего примечательного. Она ожидала большего. Костяшки пальцев не успели коснуться ее поверхности, как дверь распахнулась. Не открылась, нет - именно распахнулась. И, оттесняя ее в коридор, из-за двери вылетел человек в белом халате, высокий и тощий, с завязанными в хвост длинными рыжими волосами. Неприятный. Мельком взглянув на нее, он уставился на бумаги у себя в руках. Он ждал. Знал, кто, когда и зачем придет.
- Значит так. Слушай меня, - буквально рявкнул он. Огромные глаза окатили ее психопатическим блеском, - Теперь ты будешь слушать только меня. И сделаешь все, что я скажу. Без возражений, без вопросов, без побегов. Ты не пропустишь ни одной процедуры. Ты проигнорируешь боль. Поняла? Мы начинаем твое лечение.
И он посвятил ее в то, что ее ждало.
Не лечение. Не больничная забота.
Эксперимент.
Эксперимент над ее живой плотью и живой душой. Он не спрашивал ее согласия. Он диктовал последовательность. С несколькими входящими в его кабинет людьми в халатах он обменялся парой фраз. Все они содержали недовольства, комментарии и призывы пошевелиться. Он знал, что и где происходит и без их отчетов. Он изливал на них яд ярости, яд одержимости.
Она не помнит, что с ней сделали в начале. Она вовремя пришла в нужную процедурную, а что было дальше...
Мрак поглотил ее, заполнил ее еще сильнее. Не помня себя, она брела по коридору к выходу. Ей разрешили погулять по внутреннему двору.
Здесь не было ни деревьев, ни растительности в клумбах, на лавочек. Бетонный пол, огражденный стеной, которая терялась где-то у горизонта. Пространство было огромным. И синее небо над головой. Кажется, уже вечер.
Она просто шла вперед, вдоль стены больницы. Не сразу она заметила, что по другую сторону от нее находится другая стена - живая. Больные выстроились в неровную шеренгу в несколько рядов. Кто-то разговаривал, кто-то стоял в одиночестве. И все они были в красной одежде разных оттенков. И все они смотрели на нее. Она была не в красном. Она была в том, в чем ее привезли сюда. Она привлекала внимание.
Дойдя до стены, она повернула назад. Уже у самого входа несколько девушек ее возраста остановили ее и попытались заговорить. Она молча прошла мимо них. Мрак медленно рассасывался и теперь она начала различать некоторые слова, обращенные к ней. Они были добрыми. Но глаза их горели ненавистью, яростью, одержимостью. Голодом.
Она узнала этот голод. Голод не плотский, но душевный. Голод жизни. Ее бы разорвали на куски и сожрали, в буквальном смысле, вместе с одеждой, только потому, что она жива. Так же они смотрели и друг на друга.
Это было не для нее. Она уже постигла источник этого голода. И теперь она прозрела. Вспомнила. Того несчастного, слабого и бледного, словно тень, которому когда-то помогла. То есть, попыталась помочь. И сейчас не верила, что тогда все получилось. И он тоже запомнил ее. И теперь ей не страшны его голодные дети. Она проследует его требованиям до конца, пройдет его эксперимент от и до - и этим возвратит благодарность.
Уже в коридоре ее догнали. Подбежали сзади, сбили с ног и, смеясь, промчались дальше. Те самые девушки в красном. Почти дети. И это было не страшно и не больно. Жаль, что они не догадывались, что до конца коридора им не добежать.
Он превзошел всех - потому что превозмог сам себя. Она сама такая же и она понимает такие вещи. Понимает, чего они стоят и чего могли бы стоить. Он превзошел своего Первого и перенял многое от нас. И ее страх - честь ему, благословение, благодарность. Он перекроит ее, вырежет лишнее и добавит нужное, будет купаться в обрывках и потоках ее плоти. Она принимает эту боль, эти страдания, этот сумрак и это тепло. Принимает как дар, великодушный дар. Он даже осмелился сообщить ей об этом прямо. Ему еще многому нужно научиться, но - он уже подобен Богам. А сейчас - она отдается.
Это память и взаимопомощь. Это поддержка для больного от того, кого поддержали, когда он был больным. Защитник для Защитницы.
---
"Я вижу тебя. ты сидишь на покосившемся деревянном заборе. Вокруг тебя только серые листья и капли воды с деревьев. Они путаются в твоих волосах, ты скрываешь за ними свое лицо. Твои серые пальцы сомкнуты. Ты одинок. Я могла бы увидеть тебя во сне. Слишком многие тянутся в Полнолуние, стараясь скрыться от этого кошмара. Вырваться, вдохнуть тебя, как свежий воздух и выпасть...может, даже в смерть. Упасть в эту мягкую и душную пыль. Позволить воде стекать по лицу вместе со слезами."
почему ты вспомнился мне именно сейчас? это все Полнолуние, да? твое время. твое место. а я снова всего лишь в гостях.
раньше ты был тенью, никем. теперь ты занял место своего учителя.
в этом мы с тобой похожи.
неужели я успела с твоему восхождению?
и что дальше? поможешь мне или ты всего лишь сообщил о себе?
судя по всему, поможешь. такие, как ты, не бросаются словами.
---
Она не хотела в эту клинику. Она не сопротивлялась и не капризничала, нет. Просто не изъявляла никакого желания. Пару дней назад она полностью погрузилась во мрак и апатию. То ли так было легче, то ли просто хотелось тишины. Они сновали вокруг нее, говорили, что-то делали - бесполезно. Она-то знала. Поэтому проще было промолчать.
Ее оставили сразу же, как только она вошла в главный вход. Говоруны и похлопыватели-по-спине исчезли. Странное поведение. Ее даже немного удивило. Но не на долго. Она огляделась. Самый обычный больничный коридор, длинный и широкий, выкрашенный в светло-кремово-непонятный свет. Слабо освещенный. Это тоже странно. Свет падал от нескольких небольших ламп на потолке на некотором расстоянии друг от друга, стены внизу казались темно-серыми. Грязными. И это больница?...
Пары шагов по коридору ей хватило, чтобы почувствовать это. Она не знала, куда ей нужно идти, где здесь регистрация и надо ли ей туда, с кем ей нужно говорить. Не знала ничего. Ее оставили те, кто знали. Но она почувствовала это не более чем через пару шагов - тепло.
Заметила она и то, что с ней нету ее сумки с вещами. Она исчезла вместе с ее сопровождающими. Совершенно незаметно. Проще говоря, она проебала этот момент. Не то что бы это оживляло и вытаскивало из тумана мрака и апатии...
На стенах коридора висели какие-то разноцветные объявления, оповещения, расписания. В боковые двери входили и выходили люди, взрослые и дети. Ничего из перечисленного она не разглядела хорошенько, ни на чем не задержала взгляд. Все мелькало за пределами ее восприятия. Несколько шагов - и из этой канители словно вырвалась и оформилась одна женщина. Словно подлетела к ней, взяла за руку. Женщина в белом халате взяла ее за руку, она приветственно улыбнулась. Искренне. Тепло. Жизнерадостно.
- Иди туда-то и подойди к тому-то.
Так бы она позже пересказала напутствие женщины, если бы ее спросили. Ни имени, ни маршрута она не помнила. Но тогда она точно знала, куда ей нужно идти и к кому обратиться.
Обстановка больницы изменилась через пару этажей и несколько поворотов. Появилось медицинское оборудование, людей в белых халатах стало больше, чем посетителей и больных, как стало больше и занятости и озабоченности на лицах. На нее не взглянул ни один.
А вот и поворот, а за ним - нужна дверь. Ничего примечательного. Она ожидала большего. Костяшки пальцев не успели коснуться ее поверхности, как дверь распахнулась. Не открылась, нет - именно распахнулась. И, оттесняя ее в коридор, из-за двери вылетел человек в белом халате, высокий и тощий, с завязанными в хвост длинными рыжими волосами. Неприятный. Мельком взглянув на нее, он уставился на бумаги у себя в руках. Он ждал. Знал, кто, когда и зачем придет.
- Значит так. Слушай меня, - буквально рявкнул он. Огромные глаза окатили ее психопатическим блеском, - Теперь ты будешь слушать только меня. И сделаешь все, что я скажу. Без возражений, без вопросов, без побегов. Ты не пропустишь ни одной процедуры. Ты проигнорируешь боль. Поняла? Мы начинаем твое лечение.
И он посвятил ее в то, что ее ждало.
Не лечение. Не больничная забота.
Эксперимент.
Эксперимент над ее живой плотью и живой душой. Он не спрашивал ее согласия. Он диктовал последовательность. С несколькими входящими в его кабинет людьми в халатах он обменялся парой фраз. Все они содержали недовольства, комментарии и призывы пошевелиться. Он знал, что и где происходит и без их отчетов. Он изливал на них яд ярости, яд одержимости.
Она не помнит, что с ней сделали в начале. Она вовремя пришла в нужную процедурную, а что было дальше...
Мрак поглотил ее, заполнил ее еще сильнее. Не помня себя, она брела по коридору к выходу. Ей разрешили погулять по внутреннему двору.
Здесь не было ни деревьев, ни растительности в клумбах, на лавочек. Бетонный пол, огражденный стеной, которая терялась где-то у горизонта. Пространство было огромным. И синее небо над головой. Кажется, уже вечер.
Она просто шла вперед, вдоль стены больницы. Не сразу она заметила, что по другую сторону от нее находится другая стена - живая. Больные выстроились в неровную шеренгу в несколько рядов. Кто-то разговаривал, кто-то стоял в одиночестве. И все они были в красной одежде разных оттенков. И все они смотрели на нее. Она была не в красном. Она была в том, в чем ее привезли сюда. Она привлекала внимание.
Дойдя до стены, она повернула назад. Уже у самого входа несколько девушек ее возраста остановили ее и попытались заговорить. Она молча прошла мимо них. Мрак медленно рассасывался и теперь она начала различать некоторые слова, обращенные к ней. Они были добрыми. Но глаза их горели ненавистью, яростью, одержимостью. Голодом.
Она узнала этот голод. Голод не плотский, но душевный. Голод жизни. Ее бы разорвали на куски и сожрали, в буквальном смысле, вместе с одеждой, только потому, что она жива. Так же они смотрели и друг на друга.
Это было не для нее. Она уже постигла источник этого голода. И теперь она прозрела. Вспомнила. Того несчастного, слабого и бледного, словно тень, которому когда-то помогла. То есть, попыталась помочь. И сейчас не верила, что тогда все получилось. И он тоже запомнил ее. И теперь ей не страшны его голодные дети. Она проследует его требованиям до конца, пройдет его эксперимент от и до - и этим возвратит благодарность.
Уже в коридоре ее догнали. Подбежали сзади, сбили с ног и, смеясь, промчались дальше. Те самые девушки в красном. Почти дети. И это было не страшно и не больно. Жаль, что они не догадывались, что до конца коридора им не добежать.
Он превзошел всех - потому что превозмог сам себя. Она сама такая же и она понимает такие вещи. Понимает, чего они стоят и чего могли бы стоить. Он превзошел своего Первого и перенял многое от нас. И ее страх - честь ему, благословение, благодарность. Он перекроит ее, вырежет лишнее и добавит нужное, будет купаться в обрывках и потоках ее плоти. Она принимает эту боль, эти страдания, этот сумрак и это тепло. Принимает как дар, великодушный дар. Он даже осмелился сообщить ей об этом прямо. Ему еще многому нужно научиться, но - он уже подобен Богам. А сейчас - она отдается.
Это память и взаимопомощь. Это поддержка для больного от того, кого поддержали, когда он был больным. Защитник для Защитницы.
---
"Я вижу тебя. ты сидишь на покосившемся деревянном заборе. Вокруг тебя только серые листья и капли воды с деревьев. Они путаются в твоих волосах, ты скрываешь за ними свое лицо. Твои серые пальцы сомкнуты. Ты одинок. Я могла бы увидеть тебя во сне. Слишком многие тянутся в Полнолуние, стараясь скрыться от этого кошмара. Вырваться, вдохнуть тебя, как свежий воздух и выпасть...может, даже в смерть. Упасть в эту мягкую и душную пыль. Позволить воде стекать по лицу вместе со слезами."
суббота, 14 сентября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Чтобы воскресить мертвых (с)
Долгожданная тишина.
И оглушающая мелодия воды, ветра, дыхания, шорохов и шуршаний.
Бледный и какой-то пережженный свет.
Мрачный, но такой теплый.
Ледяные небеса, сияющие в черноте белые звезды, пылающие костры и черный дым, застилающий взор; бушующий порыв, треплющий волосы на задранной вверх голове; гораздо больше воздуха, чем могут вместить легкие; горячее вино на прохладной коже; запахи бумаги, воска, лаванды и роз; приятная горечь и невыносимая сладость - скоро.
Капли воды продолжают струиться вверх, отражая собой серую землю и золотистые огни.
Мы не можем умереть. Все это время мы бессмертны. Чудовищно бессмертны.
среда, 04 сентября 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
В городе тоже наступила осень. Город тихо содрогнулся. Время снова потекло вспять. Кто-то исцелился, кто-то только что заболел. Чьи-то волосы горят, словно пожар на деревьях. Кто-то тонет в дыме сигарет и костров. Кто-то глотает дождевые капли. Кто-то в сумрачной комнате перезаряжает оружие. Кто-то, захлебываясь слезами, напивается в devils flame. Кто-то потерялся в бесконечности хайвэя. Кто-то царапает ногтями стены в тесной комнате, его мысли пробивают потолок.
«просто приложи ладонь к моей груди, пусть мне хоть на мгновение станет легче…»
Поразительно серое небо. Глубочайшее. Почему его не любят? Оно ярче любой синевы и любого солнца. Оно высасывает глаза, оно засасывает в себя. Это не пустота. Это бесконечность. И она так ощутима. Ее чувствуешь каждой клеточкой тела.
Прозрачные капли стекают по стеклу в самозабвенном танце. Они сталкиваются, пересекаются и растворяются друг в друге - как множество жизненных путей.
Медленно и мягко падает бледная темнота. Страсти утихают и засыпают, уходят в глубины, чтобы там превратиться в одну концентрированную точку, которая позже рванет подобно бомбе. А сейчас - тихо. Тихо и тепло. Только мелькания красных фар и вывесок сквозь тонкую пелену холодного сумрака.
Именно сейчас город ожил. Именно сейчас он такой, какой он есть. Яркий в своей серости, умиротворенный в своих контрастах. Это его плоть. Его дыхание. И я пожираю его, и я дышу им.
Мой червь изнутри жрет мое тело. Он отжирает части меня, взамен давая мне поразительное чувство жизни. Он грызет и горячит мои кости, поедает мои органы, выпивает последние соки из кожи. Так больно, так горячо... холодные капли падают на пылающие огнем веки, и - на меня словно обрушивается океан. Я раскрываю глаза, даже их я отдаю, без жалости, этому небу. Я труп. От меня скоро не останется ничего. Но я жива, как никогда!
Что-то давнее, далекое, навек пропавшее, но незабвенное, то, чему, нет названия - во вдохах и выдохах громадного бетонного животного, которое притворяется чем-то иным и раскачивает мои легкие. В неповторимом сумраке, который смягчает дичайшие цвета, делая их покорными. В мягкости и ароматах воздуха, как тогда, как тогда!
Они оживают. Они оживают и приходят ко мне. Без зова.
Они пробуждаются в Полнолунии, сдвигают могильные плиты, им подают руки, они обрастают плотью... вода струится от земли в небо мелкими серыми каплями, зажигаются огни.
Мы живы. И это больнее, чем быть мертвым.
Мне никогда не хватит слов... эта огненная дама своенравна и каждый раз так желанна. Она снова пришла ко мне, и я снова воспеваю ее, и я снова люблю ее.
«просто приложи ладонь к моей груди, пусть мне хоть на мгновение станет легче…»
Поразительно серое небо. Глубочайшее. Почему его не любят? Оно ярче любой синевы и любого солнца. Оно высасывает глаза, оно засасывает в себя. Это не пустота. Это бесконечность. И она так ощутима. Ее чувствуешь каждой клеточкой тела.
Прозрачные капли стекают по стеклу в самозабвенном танце. Они сталкиваются, пересекаются и растворяются друг в друге - как множество жизненных путей.
Медленно и мягко падает бледная темнота. Страсти утихают и засыпают, уходят в глубины, чтобы там превратиться в одну концентрированную точку, которая позже рванет подобно бомбе. А сейчас - тихо. Тихо и тепло. Только мелькания красных фар и вывесок сквозь тонкую пелену холодного сумрака.
Именно сейчас город ожил. Именно сейчас он такой, какой он есть. Яркий в своей серости, умиротворенный в своих контрастах. Это его плоть. Его дыхание. И я пожираю его, и я дышу им.
Мой червь изнутри жрет мое тело. Он отжирает части меня, взамен давая мне поразительное чувство жизни. Он грызет и горячит мои кости, поедает мои органы, выпивает последние соки из кожи. Так больно, так горячо... холодные капли падают на пылающие огнем веки, и - на меня словно обрушивается океан. Я раскрываю глаза, даже их я отдаю, без жалости, этому небу. Я труп. От меня скоро не останется ничего. Но я жива, как никогда!
Что-то давнее, далекое, навек пропавшее, но незабвенное, то, чему, нет названия - во вдохах и выдохах громадного бетонного животного, которое притворяется чем-то иным и раскачивает мои легкие. В неповторимом сумраке, который смягчает дичайшие цвета, делая их покорными. В мягкости и ароматах воздуха, как тогда, как тогда!
Они оживают. Они оживают и приходят ко мне. Без зова.
Они пробуждаются в Полнолунии, сдвигают могильные плиты, им подают руки, они обрастают плотью... вода струится от земли в небо мелкими серыми каплями, зажигаются огни.
Мы живы. И это больнее, чем быть мертвым.
Мне никогда не хватит слов... эта огненная дама своенравна и каждый раз так желанна. Она снова пришла ко мне, и я снова воспеваю ее, и я снова люблю ее.
четверг, 22 августа 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Пробил час ухода великих,
Молодые грядут - в их чертоги вселиться.
Побежденным, стеная, надлежит удалиться.
И никто никогда не узрит их лики.
(с)
Молодые грядут - в их чертоги вселиться.
Побежденным, стеная, надлежит удалиться.
И никто никогда не узрит их лики.
(с)
среда, 21 августа 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Vodury.
"В воздухе запах разложения Света. Капли воды струятся от земли в небо. Воздух дышит нашими Душами. Мы медленно поднимаем веки... Тьма орет нам в уши. Она нахлынет с неба. Она в каплях. Она течет. Течет, как вино, как яд, в чаши. И мы упиваемся ею."
"В воздухе запах разложения Света. Капли воды струятся от земли в небо. Воздух дышит нашими Душами. Мы медленно поднимаем веки... Тьма орет нам в уши. Она нахлынет с неба. Она в каплях. Она течет. Течет, как вино, как яд, в чаши. И мы упиваемся ею."
вторник, 20 августа 2013
Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
ярость.
"...Как затравленная волчица, опустив голову, она брела вперед..."
"...тот, кто на пределе, недоступен…"
"Ищите, ищите….. кто найдет ее, тот получит, что заслужил."
"...я плачу ей за смерть. Втрое больше я заплачу за свою..."
"Как просто. Не останавливаясь, вперед. Звон стекла и крики умирающих."
"...Как затравленная волчица, опустив голову, она брела вперед..."
"...тот, кто на пределе, недоступен…"
"Ищите, ищите….. кто найдет ее, тот получит, что заслужил."
"...я плачу ей за смерть. Втрое больше я заплачу за свою..."
"Как просто. Не останавливаясь, вперед. Звон стекла и крики умирающих."