Fiery, I.

You confuse for glory's fire
Is fire from the tongues of liars



Дитя, взращенное в любви и гордости за свою семью, наделенное силой, наделенное красотой. Подающее большие надежды, служащее опорой всеобщему миру. Неповторимая грань великого рода. Обманутый, брошенный в попытке защитить. Напуганный, разбитый, обессиленный. Растерзанный, разорванный на части, уничтоженный. Влачащий невыносимое существование среди боли и жгучих обрывков памяти. В одиночестве. Забытый, оставленный. Забывший, что такое Свет, чистота, любовь. Забывший, как было когда-то. Навсегда забывший. Не верящий в них более. Никто не пришел на помощь. Никто не пришел. И не придет. Это он придет к ним и воздаст. Воздаст каждому из них.



"Предатели". Первое и окончательное слово. Мир делится на них и нас.
Мир - одна большая свалка, вечно варящиеся в котле ошметки.
Цель впереди. Жертва. Труп.

То, что я видела в нем, я должна была когда-то увидеть в Хэлле. Но не увидела. В Хэлле этого просто не было. А тут... Тут я заглянула словно в разбитое и запачканное зеркало. И увидела сведенные в гневе пальцы, почерневшее от злобы лицо, сдавленные в последней попытке контроля зубы, поднятый вверх подбородок, закрывающий бессильную ярость.
Сам он никогда словно не видел этого. Не выпячивал и не одергивал себя, не вешался нам на шеи, не бродил тенью. В нем это просто было. Такая дикая червоточина на такой ясной Душе... Я приглядывала за ним. Я всегда гордилась им. Я знала, что на него можно положиться. Либо - можно будет вскоре.
Ярость не бывает бледной тенью - она либо есть, либо нет.

Я никогда не "подбирала" его. Я вытащила его из ада и вернула в семью. Но только вот ад пошел за ним. Он видит этот ад ежесекундно, чует его, зрит сквозь тонкую завесу, вечно. Так, как видят его Темные.
"Вы, предатели, здесь совсем охренели? Рания - вот кто спас ваши трусливые задницы в очередной раз, вот кто дал вам все это, вот кто поддерживает хоть какой-то порядок, и кто еще не забыл! Не ты! И не ты! И вы, вы, смеете разевать на нее пасть?!"
Так он отвечал на нападки на Дориана. Ему было плевать на Дориана. Впрочем, Дориану было плевать на нападки. Дитя просто нашло повод. И все еще искало повод напасть. Он провоцировал. Он ждал. Он жаждал. "Рания". Вот, что для него стало важным. Щит между ним и адом. Щит между ним и предателями.
"Чего ты хочешь? Я могу помочь?"
"А чего хочешь ты? Скажи, я сделаю".
Эта его подобострастность в ответ на предложение помощи бесила и напоминала Хэлла. Но он отличается от Хэлла. Он действительно сделал бы.

И тем не менее, Высшим рядом с нами достаются лишь объедки. Они всегда на втором плане, их не учитывают. А он не стал довольствоваться объедками. По праву желания. По праву крови. По праву ярости.
"Я хотел спросить. Я не имею права и не должен, поэтому спрашивая тебя, не Ранию"
"Думаешь, я буду снисходительнее?"
"Нет. Ты будешь честнее"
Мы с Дорианом давно ждали этого. Мы видели это, мы чуяли это. И мы не знали, что делать с этим.
"Похоже, вы тут единственные видите суть. Знаете, что все еще не законченно. Остальные то ли ослепли, то ли отупели. Я не хочу причислять себя к ним. Они предатели. Я готов бороться, хоть с Эстер, хоть с ними, если понадобится. Я не чувствую, что готов продолжать как раньше. Я хочу к вам".
Существовать как Темный и умирать как Темный.
Он смелее многих Темных.

- Ты знаешь, а просьба была больше похожа на требование.
- Не удивительно.
- Так что делаем?
- Ты ведь уже отказал ему, так?
- Так.
Дориан медленно кивнул. Ничерта еще не было закончено.
- И ты все равно здесь и пытаешь меня - что бы я сделала... Слушай, я не собираюсь вставать в одно дерьмо второй раз, если ты это хотел услышать.
- Рад слышать.
Он развернулся, чтобы уйти, но он не ушел. Он остался в проеме балкона. Он наблюдал. Он ждал. Затаившаяся ядовитая змея.
- Слушай... А что если бы тебе пришлось решать? Что бы ты сделал? Скажи мне открыто - ты видишь в нем хоть какой-нибудь потенциал?
Дориан молчал. Вопрос был ответом.
- Это не важно. Решать тебе, Рания.
- Просто скажи.
И тогда он ушел. Увидела я его уже внизу, перед Мораном. Он подозвал Высшего.

Мы отказали ему. Мы унизили его. Мы высмеяли его. Мы отвернулись от него. А потом его окружили. Вцепились, взрезали, сбили с ног, смешали с грязью, разорвали одежду. Но не убили. Оставили его, лежащего на земле, под стылым ночным небом. Ему запретили уходить. Ему запретили говорить. Его называли никем. Пустым местом. Грязью.
А потом приказали встать.
"Ты либо Темный, либо мертв"
"Я мертв"
"Будь по-твоему"
На шатающихся ногах, онемевшими руками он должен был бороться. Выдерживать. Выживать. Один на один, не долго. И... мы снова оставили его на уже пропитанной кровью земле. Он орал, выл от боли и ужаса, проклинал все на свете, падал на землю и катался по ней в бессильном бешенстве, до ослепления, до хрипоты.
"Встать"
Он не мог разлепить опухшие от гематом глаза.
"Встать!"
И он вставал, чтобы снова быть окруженным, снова оказаться взрезанным, снова падать в кроваво-земляное месиво. Руки, державшие оружие, сломаны. Клинки, больше не нужные ему, отправились на дно реки. Они больше не принадлежали ему. Ничто больше не принадлежало ему. Он был никем. Пустым местом, скотиной на забой. Никто не подходил к нему.
В одну из ночей мы видели его слезы.
"Почему ты делаешь это? Отвечай. Сейчас можно"
"Что делаю?"
"Почему ты плачешь?"
"Я боюсь"
"Грязь всегда боится смерти"
"Не смерти. Того, что не справлюсь"
"Не справишься с чем?"
"С испытанием"
"Нет никакого испытания. И шансов. У грязи нет шансов"
Мы не давали ему лечиться. Пустое место не может лечиться - никакие Боги больше не смотрят на него. Он видел, как лечились мы и начал прикладывать к ранам комья земли. Земля не давала ему ничего. Он был никем. И все же он зарывался в эту землю, покрывал ею тело, используя ее вместо разодранной одежды. Земля охлаждала его раны, притупляла кровотечения. Он делал единственное, что доступно обреченному на небытие, совершенно одинокому среди волчьей стаи.
"Встать! Ты либо Темный, либо мертв"
Вся его ярость рассыпалась в прах, когда строй Темных показался ему лицом самой смерти. Его ярость была ничем, как и он сам. Она спала так глубоко под коркой из крови и земли.
И она проснулась.
Увертывания и измученные скачки вдруг закончились. В единый момент он перестал обороняться, взорвавшись силой, которую постигает только загнанный в угол. Цеп вылетел из рук нападавшей и, оказавшись в слабых сломанных руках жертвы, вырвал клинки из рук остальных. Танцуя со смертью на многократно вывихнутых ногах, он отслеживал уничтоженным разумом тысячу движений и - теснил.
Темные, смеясь, сломали круг и просто разошлись в разные стороны. Смерч утих. И он опал на землю, не в силах застонать.

На следующую ночь он шевельнулся. Потом сел. Черное небо пожирало его, и он смотрел в него. А на него глазами неба смотрела Мортис. Протягивая слабую руку к ней, он шептал. Он видел своих Богов.
- Я вижу тебя. Я вижу тебя... Я...

Он так и застыл в этой позе, когда я пришла к нему. Взяла его руку и приложила ее к земле. Укрыла плащом и приложила чашу к изорванным губам. Я склонила голову в приветствии.
Мы подняли его на ноги. Мы повели его ко входу с Моран. Мы дали ему имя. И он встал наравне с нами.
Как Темный.
Лишь самый младший из Темных.

Вылеченный. Одетый. Отрезавший клочья белых волос, которые болтались на концах быстро отросших черных. Его учили заново говорить,потому что он разучился говорить. Его учили не бояться нас больше, чем мы того заслуживаем. Его учили носить нашу броню и пользоваться нашим оружием. Его учили разбираться в ядах. Его учили обращаться с Высшими, хотя, последнему он мог бы поучить и сам. Вскоре он научился отвечать, не глядя исподлобья и даже уловил образ речи. И стал еще одной ядовитой скотиной. Мы с Дорианом ясно видели одно - он наконец обрел своего врага, а теперь и семью, но кроме этого не знал ничего. Он посыпался бы в первом настоящем бою, а этого допускать было нельзя.