На пустой ночной улице ветер продувает насквозь - не спасает никакая ткань, никакой мех. Ветер будто бы проникает сразу под кожу, обхватывает кости. Морозный, резкий, он завихряется, он словно живой, от него словно разит кровью.
Между осенью и зимой - колючий снег рваными потоками летит вниз, вкрапляется в размокшую грязевую жижу, опасно поблескивает в свете фонарей. Истлевшее дерево покосившихся лавочек и затаившее жизнь дерево редких вязов. Все замерло - кроме живого, пронизывающего ветра.
На безлюдной ночной улице нет ни голосов, ни шагов, ни голодного собачьего лая - могильная, нездешняя тишина, неслышное падение белой круговерти, безмолвный рвущий ветер.
Редкие, одинокие звезды, частично закрытые черными кривыми ветками, тонут в серо-туманных облаках. Все будто под водой, за слоем мутного стекла, что не пропускает ни звуков, ни дыхания.
Город, скрываясь за изможденными деревьями, покосившимися скамейками и бледными фонарями, затих в ужасе, безмолвном исступлении, в неслышной мольбе. Она никогда не будет услышана. Ничто больше не будет услышано. Никакой отныне пощады, никакой жалости, справедливости, снисхождения.
Под пылающими тишиной небесами, скрытыми грязью, так же неслышимо вышагивают черные фигуры, сметая полами длинных плащей свежий снег. По двое в ряд, они идут, не торопясь и не опасаясь, не глядя по сторонам и покоя руки на чем-то сверкающем у поясов. Не теснясь, гордо вышагивают они, дробя подошвами ставший вдруг хрупким асфальт. Потоком движутся они вперед, оставляя после себя шепчущие, мечущиеся тени. Только их шепот и мерное шуршание плащей нарушают тишину. Тишина готова взорваться оглушительным гулом.
Позади всех идет один, мешаясь с тенями, то пропадая из виду, увлекаемый их танцем тьмы, то вновь появляющийся - с сияющими злым пламенем глазами, разрывающим темноту и туман. За ним - поглотившая пройденный путь стена огня. Раскинув руки, он ведет огонь за собой, словно покорного хищного зверя. За ним земля обрывается в пропасть.
А впереди идут двое, что превосходят остальных в росте; с небольшим отрывом, движутся они, прорезая путь через незримую преграду, легко, играя. Поступь их плавнее, пылающие из-под капюшонов улыбки шире, кожа их под одеждой изрисована намертво вьевшимся узором - одним на двоих.
Город, так и не просыпаясь, умирает во сне.
Бросается молчаливо в пропасть, что разверзают перед ним.
Дом за домом, аллея за аллеей, автострада за автострадой.
В вышине клубится живой, режущий ветер - нездешний ветер.
Под его ударами крошится и небо.