Умереть невозможно. Испугаться, впасть в панику, в исступление, подойти к грани, оказаться погребенным под горем, увязнуть в грязи - сколько угодно, а умереть - невозможно.
Нас пугают этим, ждут - либо мы сойдем с ума и покоримся, либо умрем. И то и другое будет тем, что они запланировали. То, что они уже неоднократно проворачивали. Вот сейчас, еще немного, еще чуть-чуть надавить - и готово. Мы и сами в это верим. Сейчас, уже скоро. Но, с ума мы сошли уже, а умереть - невозможно.
И мы шатаемся по грани, клонясь то в одну, то в другую сторону. Безумие-смерть. Смерть-безумие. Но мы все же стоим на ней.

Ночное поселение затихает по мере того, как я иду все дальше. Огни и грохот музыки остались за спиной, как и люди. Мои остались где-то там, им весело, мне тоже, но я ухожу. Продвигаюсь мимо коробок деревянных домов - в ночи, куда уже не достигает какой-либо свет, они абсолютно черные. Окна не горят нигде, людей здесь уже нет совсем. Никто не прогуливается, наслаждаясь ночной свежестью, никто не сидит на крыльце и не курит на верандах. Черные дома перемежаются темно-серыми тропинками и редкими черно-зелеными кустами.
Наш дом стоит на самом отшибе, на отдалении от остальных, на голом пустынном участке. Почти у самого дома плещется вода - река раскинулась влево и вправо. В дом заходить не спешу, вместо этого зажигаю большой светильник на столбе, к которому привязана бельевая веревка. Свет освещает столб, меня и клочок воды. Вода спокойна, тиха и похожа на зеркало, сияющее разными цветами - белесый, почти желтый у самого песка, зеленовато-голубой за ним, и, дальше - глубокий синий. Еще дальше - непроглядная тьма глубины и неба, словно черная стена. Застываю и смотрю на воду. Кажется, что она переливается блестками, словно по дну разбросаны прозрачные алмазы. Тело наполняется странной легкостью и я медленно поддаюсь ей, начиная танцевать. Тело легко подлетает над землей, забывая о гравитации и плавно опускается в нескончаемом потоке танца. Стараюсь не отрывать взгляда от воды, она гипнотизирует.
А ведь я пришла просто переодеться. Вздыхаю, усмехаюсь песку, снимаю с веревки пару шмоток и, минуя маленький пустой двор, иду в дом.
В доме еще темнее, чем на улице - свет мы так и не провели. Повсюду хлам - наши вещи, так и не вытащенные из сумок. Сами сумки мы свалили как придется и быстро ушли. Кое-где черными остовами виднеются когда-то отвалившиеся балки и останки кроватей - ремонт сделать мы тоже не сподобились. Кто умудрился перестирать одежду - понятия не имею. Раздеваюсь прямо по пути, скрипя пыльными половицами и раскидывая драные и грязные шмотки где попало, добавляя хлама. Примеряю что-то вроде кофты - не велика ли, ибо схватила первую попавшуюся. Вроде как раз. Подхожу к окну без ставен и стекол и смотрю на улицу, в сторону поселения. Огней отсюда даже не видно - сплошная ночная чернота домов и серость. Почему-то опять застываю. Нарастающая тревога не дает двинуться с места.
Не сразу замечаю машину, медленно поравнявшуюся рядом с домом и остановившуюся. Фары выключены. Внутри - один человек. Мужчина. И он пялится прямо на меня. Как он умудряется видеть меня, если в доме совершенно темно? Медленно обвожу глазами поселение, ища хоть какой-то свет. Если все спят или вообще дома пусты - мне конец.
Тем временем мужик, не выходя из машины, орет на всю округу, не стесняясь случайных свидетелей:
- Вот это сиськи!
Вспоминаю, что не застегнула кофту. Отлично. Просто отлично. А мужик тем временем вылезает из машины и обходит дом, двигаясь в сторону ворот двора. Просто шикарно. Драться с ним - не в этом случае, не здесь, не в этом теле. Бросаться в окно - чревато заразными занозами. Бежать через вход - поздно, он уже минует двор. Но все же бросаюсь к двери. Хотя бы попытаться - старая привычка, не вытравишь. Мне везет, мужик занят двором, вороша какую-то кучу хлама. Обычный мародер и хрен он клал на меня, не видя во мне угрозы или объекта для утех, по крайней мере сейчас. Или надеется, что я останусь и буду умолять его ничего не брать? Ах, мужик, если бы ты знал, что лежит в доме, ты бы не тратил время на двор... Мысленно благодарю свою удачливость и пулей выбегаю за пределы двора. Все же, драться с ним - не в этом случае. Не в этом гребаном теле. Шансов ноль. Но если я не спасу сумки - конец всему.
Бегу через темные дорожки, черные коробки домов, редкие кусты - обратно. Гонится ли он за мной? Если да, то это даже хорошо - выиграю нам время. Несусь на пределе сил, старясь не попасть ногой в яму в темноте или не запнуться о кочку. Упаду - и конец. Не успею - и конец. Догонит - тоже конец. Мысленно жаловаться на судьбу и дебильное воплощение не успеваю - мыль одна: бежать.
На всякий случай сглатываю комок ужаса, чтоб не давил голос и ору что есть силы, призывая на помощь. Может кто-то все таки есть в домах. В ответ - гробовая тишина.
Внезапно возникший передо мной свет ослепляет. И чем дальше - тем его больше. Прорываюсь сквозь толпы людей, некоторые пытаются толкаться в ответ, только замедляя меня. Бесят. Где же наши?! Неужели забылись и перебрались еще дальше, поближе к развлечениям. Нашли время, суки. Паника начинает нарастать, хотя дальше, казалось, уже некуда.
Наконец вижу Охотника.
Именно тебя-то мне и надо.
Подбегаю к нему, на долю секунды останавливаюсь, хоть как-то выравнивая сбившееся к херам дыхание и, стараясь переорать музыку, сбивчиво выговариваю:
- Там... У нас... В доме... Мужик...
Охотник не тупой. Очень не тупой. Он схватывает моментально, пулей срывается с места. Наши уже подтягиваются отовсюду и вкурившие бегут за ним. Я стараюсь не отставать.
Долгий, темный обратный пусть. Каким-то невероятным образом добегаю второй и успеваю застать кровавое месиво - взлетающее лезвие длинного ножа Охотника и ошметки мужика. Тот даже не успел вскрикнуть. Светильник на улице все еще горит.
Остальные рассеиваются где-то за спиной, не входя в круг света. У меня уже нет сил зайти в дом.
Все сумки на месте. На меня смотрят то ли осуждающе, то ли благодарно.
Охотник интересуется, как я.
Я не могу сдвинуться с места и не помню, как дышать. Пот льет ручьем и застывает коркой под прохладным ночным ветром.

Серый пыльный день где-то в городе. Полуразрушенные здания, пережившие хуеву тучу бомбежек. Со всего, что еще держится и не обрушилось, свисает покореженная арматура и прилипшие к ней глыбы бетона. Охотник откопал где-то функционирующий автомобиль и даже притащил с собой его хозяев. Хозяева были не очень-то довольны происходящим, но им некуда было деваться.
- Эти зачем?, - спрашивает кто-то из нашей толпы.
- Будут пушечным мясом, если понадобится.
- Я им не доверяю.
Охотник молчит. Ему похуй.
Наши начинают грузиться в машину.
- Ты точно едешь?, - подхожу к нему и осторожно трогаю за плечо, хотя знаю, что может вьебать.
Он переводит взгляд на меня. Кивает.
- Ты тоже едешь.
Я застываю, опешив. Так мы не договаривались.
Но, спорить бесполезно..
- И почему опять я... Черт, да она охренела там..., - пытаюсь возмущаться, но получаются только скомканные негодования.
- Не истери. Не время, - отрезает он и смотрит на меня темными глазами.
Никаких мотивирующих и ободряющих речей не будет.
Мы оба измотаны в край и я просто молча киваю.
Поездка в машине могла бы обещать хоть какой-то отдых, но оба прекрасно знали, что его не будет. Да все знали. Этих придется пустить на мясо уже на выезде из города. А потом - как-то отбиваться. Все время.
Я изымаю у Охотника последнюю сигарету и отупевшим взглядом смотрю, как в автомобиль трамбуют бесконечные сумки.
Некоторые из наших стоят поодаль и оценивающе смотрят на меня, прикидывая - сколько еще я протяну.

И только мы с Охотником знаем, что я не могу умереть. Умереть - невозможно.
Он здесь единственный в своем истинном воплощении. Он ведет. Он всегда мечтал позволить Рании быть слабой немощью, прикорнувшей на его плече - и вот, мечты сбываются.
Я паду в бездну боли и ужаса еще тысячи раз, буду пытаться разбить свою башку об асфальт, буду скулить и трястись, словлю сотни ран, миллион раз прокляну все и буду проситься обратно - но не умру.
В этом и суть пути - поэтому я и иду по этому сраному пути. Никто не знает, что цель - доставить меня к цели. Насмешка, такая насмешка...