каким он был вообще? если откинуть ненависть и безумную любовь.
почему он был таким, не знает никто, и даже, наверно, он сам. как будто среди Лихейма вдруг наступила ночь. и нет, не ночь... и не пала она. какой-то сгусток темноты, Тьмы? - что появился не там и не тогда. он никогда не стремился выделяться. но почему-то ему это приходилось. Высшие равнодушно относились к его внешности - на людях. возможно, что-то говорили ему лично. возможно, вопрошали Богов и не получали ответа.
а вот гораздо больше у них бомбило от его нравов. он соблюдал законы, не был груб, служил на благо, не подбивал к отделению и не призывал к войне - казалось бы, идеально. казалось бы, как все. только вот проводил почти все время со Светлыми, учась бою. те-то его приняли, им пофиг кого учить. а вот Высшие это понять так и не смогли. зачем бы это Высшему - да драться? а тем более убивать. а тем более хотеть этого.
по их меркам он был необразованной деревенщиной, негодным отщепенцем и вообще заслуживал всяческого порицания.
его пытались переделать. на него пытались давить. его пытались женить. на давление он реагировал мягко и податливо, как бы подчиняясь, но все равно оставаясь при своем. от женитьбы уходил изящно и так, чтобы не нашли повода предъявить.
вообще, его мало интересовали дела Высших. его вообще мало что интересовало. пока не появилась она.
он охранял границы. война уже шла, кто-то должен был защищать Марос, самое его сердце. лидерствовать он не хотел, но за ним шли те, кому выпала та же деятельность. то ли потому, что он больше остальных был похож на отморозка, то ли потому что говорил слишком уверенно. со временем все воинство Лихейма слушало его, затаив дыхание. он лениво отдавал приказы, отмахивался от старейшин, нес свой унылый пост (который таковым считал).
я не знаю, почему он не сбежал на фронт. может, и в том не видел смысла. может, знал. может, ждал. он ведь тоже общался с Фирвен. что она ему там сказала?
"ты сдохнешь в мучениях, придурок" "ок, я сделаю это с удовольствием". так что ли?
в первую встречу он просто охуел. все испугались - а он - охуел. может и от счастья.
это ведь он до этого отирался рядом с Барн-Мором и первый заметил там какие-то странные поползновения энергии.
хотя, он не ожидал ничьего появления. а оно свершилось.
тогда он и Рэн выцепили Ранию из испуганных и любопытных лап Светлых. после этого он скрылся снова где-то на границах, где-то в гильдиях, где-то в Лихейме. но возвращался. теперь Марос стал ему интересен.
когда пришла пора встать на защиту Рании - он это сделал, не раздумывая, хотя это грозило ему всяческими неприятностями. сочувствие к такому же отщепенцу?
все видели в ней опасность - он видел то, что надо защищать.
защитник для защитницы.
во всем, что касалось ее, он долго не думал.
может, он вообще не думал.
когда она явилась уже с Темными - встречал опять он. тут он пригрустил. но и возрадовался. столько подобных ей - и, как он считал, подобных ему. но, он видел, как она смотрит на них. на него она не смотрела так никогда. там была любовь, а он о ней только мечтал.
после первой войны, после восхождения Королев его частично оправдали. все же, он принес много блага, да и статус Рании вырос.
а во вторую - он уже не стеснялся выделываться.
припереться в Барн-Мор и требовать встречи? запросто. спиздить шмот и вклиниться в ряды Темных в схватке? легко.
объяснение было одно - "я хочу помочь". и даже не так. "я БУДУ помогать". это казалось ему само собой разумеющимся.
тут Светлые снова посчитали его ебнутым отморозком, а Рания - умудрилась полюбить.
еще одно отличало его от собственной семьи - в нем была Ярость. та, что у Темных. Рания почуяла своего. Мортис подтвердила. все остальные негодовали.
позже он строил Моран, отмазывал Шэнерил и умолял его инициировать.
он был тихим. не скромным, но тихим. не повышал голоса, никогда не орал, не проявлял агрессии к своим - лишь подавал руку тому, кому требовалась помощь. если и главенствовал - то не за счет громких речей, а за счет спокойной уверенности и знания того, что и как делать. совершенно иначе все было в бою. он лез на рожон наравне с Темными - безумно, как в последний раз.
он соблюдал все законы, но позволил себе самую большую вольность.
а потом сдох.