Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
Оно однозначно. И многогранно.
Подобно громадному животному, единому, целостному, вечно движущему свое необъятное тело внутри берегов. Своего логова. Из которого оно вырывается одним мощным рывком, при надобности. А в спокойствии, во сне - перекатывается мышцами, вздыхает громадными легкими, внедряется внутрь себя - без остановки.
Вот-вот встанет на дыбы - больше не будет течь, но восстанет стеной. И, зависнув зеркалом, опрокинется сверху.
Звук его - всегда глухой, мощный, будто подземные барабаны. Тихий, на пределе слышимости - шорох, шепот, дразнит, провоцирует; или же нарастающие и спадающие резко накаты - неровное сердцебиение, вкрадчиво, настойчиво, слушай!; или рев, поднимающийся с глубин - и до самых небес. "Здесь Я. Я есть. Я вечно теку. Я вечно убиваю. Я - вечный голос. Вечный отголосок" - оглушающе.
Кто-то приходит к нему искать себя. Порой, забываясь, просто спускается по покатому берегу и погружает ноги в бушующую синь - забывая, как восхищался этим сотни раз до и восхищаясь снова. В ночь и в день - в солнечном сиянии, или в обесцвеченном вечере, или в поглощающей ночи, когда тело воды кажется еще громаднее, еще обширнее... Такой всегда возвращается. Всегда потом приходит обратно, чтобы вопросить: "Что ты хочешь, море? Что я хочу от тебя?". И тонет. Либо научается дышать водой.
Иной смотрит на море бесцветным, поблекшим взглядом, и то, видя его из окна, проезжая мимо. Как смотрит и на все остальное. Для него море - не средство и уж точно не божество, а всего лишь объемная вода. Ничем не отличается для него от воды в стакане. Иногда он, сидя плечом а плечу с тем, первым, у самой кромки, может сказать "Эх, хорошо...", но и это будет отчасти ложью. Такой возвращается к морю всего один раз - в дикую грозу, в черное небо, в буйство молний, в небесный шквал, и бродит по берегу, потеряв где-то половину одежды, не различая воды в берегах и воды, льющейся с неба. Такой не боится умирать.
Кто-то пропитался морем насквозь. Его солью, его влажным ветром, его запахами и движениями. Сам почти стал им, и - чем-то большим. Море осталось далеко внизу, а он, подхваченный порывом ветра, колыхающим волны, уносится все выше и выше. Синева глаз устремляется вниз - в большой глаз моря, и вверх - в необъятное око неба. И все они одного цвета.
Кто-то бороздит море, стоя на высокой палубе, так ни разу не коснувшись воды. Вода управляема, и вовсе не стихия. Вода - тот же пол. И по нему ходят те еще чудовища. На руках налипла вековая пыль и ее не смыть ни одним морем, и ни одно не коснется ее. Оно будет лишь прорезано быстрым носом корабля - до основания, до крови, до суши.
А кто-то держит воду в ладонях и сыплет горстями вниз. Опадающие капли вздымают волны. Увеличивают уровень воды. И тогда море выходит из берегов. А когда он опускает ладони, зачерпывая воду снова - водовороты разносятся на многие мили. И снова - по каплям, по сияющим частицам единого тела - до бездны - и вовне. Чтобы снова оказаться в ладонях. Кто-то считает каждую каплю как песчинки. И пересчитал их все.
В нем нет величия. И нет божественности. В нем - зверь, вечно рыщущий. С тысячей отражений. И они смотрятся в него.
Подобно громадному животному, единому, целостному, вечно движущему свое необъятное тело внутри берегов. Своего логова. Из которого оно вырывается одним мощным рывком, при надобности. А в спокойствии, во сне - перекатывается мышцами, вздыхает громадными легкими, внедряется внутрь себя - без остановки.
Вот-вот встанет на дыбы - больше не будет течь, но восстанет стеной. И, зависнув зеркалом, опрокинется сверху.
Звук его - всегда глухой, мощный, будто подземные барабаны. Тихий, на пределе слышимости - шорох, шепот, дразнит, провоцирует; или же нарастающие и спадающие резко накаты - неровное сердцебиение, вкрадчиво, настойчиво, слушай!; или рев, поднимающийся с глубин - и до самых небес. "Здесь Я. Я есть. Я вечно теку. Я вечно убиваю. Я - вечный голос. Вечный отголосок" - оглушающе.
Кто-то приходит к нему искать себя. Порой, забываясь, просто спускается по покатому берегу и погружает ноги в бушующую синь - забывая, как восхищался этим сотни раз до и восхищаясь снова. В ночь и в день - в солнечном сиянии, или в обесцвеченном вечере, или в поглощающей ночи, когда тело воды кажется еще громаднее, еще обширнее... Такой всегда возвращается. Всегда потом приходит обратно, чтобы вопросить: "Что ты хочешь, море? Что я хочу от тебя?". И тонет. Либо научается дышать водой.
Иной смотрит на море бесцветным, поблекшим взглядом, и то, видя его из окна, проезжая мимо. Как смотрит и на все остальное. Для него море - не средство и уж точно не божество, а всего лишь объемная вода. Ничем не отличается для него от воды в стакане. Иногда он, сидя плечом а плечу с тем, первым, у самой кромки, может сказать "Эх, хорошо...", но и это будет отчасти ложью. Такой возвращается к морю всего один раз - в дикую грозу, в черное небо, в буйство молний, в небесный шквал, и бродит по берегу, потеряв где-то половину одежды, не различая воды в берегах и воды, льющейся с неба. Такой не боится умирать.
Кто-то пропитался морем насквозь. Его солью, его влажным ветром, его запахами и движениями. Сам почти стал им, и - чем-то большим. Море осталось далеко внизу, а он, подхваченный порывом ветра, колыхающим волны, уносится все выше и выше. Синева глаз устремляется вниз - в большой глаз моря, и вверх - в необъятное око неба. И все они одного цвета.
Кто-то бороздит море, стоя на высокой палубе, так ни разу не коснувшись воды. Вода управляема, и вовсе не стихия. Вода - тот же пол. И по нему ходят те еще чудовища. На руках налипла вековая пыль и ее не смыть ни одним морем, и ни одно не коснется ее. Оно будет лишь прорезано быстрым носом корабля - до основания, до крови, до суши.
А кто-то держит воду в ладонях и сыплет горстями вниз. Опадающие капли вздымают волны. Увеличивают уровень воды. И тогда море выходит из берегов. А когда он опускает ладони, зачерпывая воду снова - водовороты разносятся на многие мили. И снова - по каплям, по сияющим частицам единого тела - до бездны - и вовне. Чтобы снова оказаться в ладонях. Кто-то считает каждую каплю как песчинки. И пересчитал их все.
В нем нет величия. И нет божественности. В нем - зверь, вечно рыщущий. С тысячей отражений. И они смотрятся в него.