Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
я очень редко об этом говорю.
да я вообще никогда об этом не говорю.
вслух.
это просто на границе памяти, всегда на границе, но всегда присутствует.
иногда накатывает.
как путеводная нить - тонкая, натянутая струна на границе зрения. задень - и она обратится орущим массивным потоком.
я вообще никогда не говорю об этом вслух.
но людишечки сами напоминают.
миленькие маленькие людишечки. миленькие-миленькие-миленькие.
какой долбоеб развешивает по клетке напоминания о свободе? фотокарточки со свободы. арома-сраные-мешочки с запахами свободы. надписи о свободе.
только самый настоящий долбоеб.
миленькие-миленькие людишечки перестают казаться миленькими. они больше не очаровательное мяско, и не путь.
на меня накатывает и я стою по уши в этой воде. я в ней растворяюсь.
это ностальгия, это тоска, это горькое и сладкое томление, это замирание и накатывающие слезы - то горькие как яд, то теплые как несуществующее уже солнце.
и я никогда не говорю об этом вслух. о том, на что обменяла бы вас всех, людишечек, со всем вашим мясом, со всеми вашими просветлениями, со всеми вашими желаниями, добротой и прочим.
как же вы становитесь мерзки в такие моменты.
в вас сплошная ложь, вы пропитаны ей до оснований.
каждый.
а потом приходит бешенство. я застываю - я не ору и не бегу. я застываю. обращаюсь в камень, о который можно разбиться. у меня нет ничего для вас, даже злости.
наверное, так всегда чувствует она.
наверное, так чувствую я, потому что от этих воспоминаний становлюсь ближе к ней. становлюсь ей.
иногда мне хочется ебнуться как она, чтобы видеть так всегда.
чтобы не забывать даже на миг.
даже если я могу в любой момент вспомнить.
этого уже недостаточно.
я хочу не забывать.
сложно не ебнуться, когда постоянно видишь это, чувствуешь так. она полностью оправдана.
сложно не забить на потерянных, когда приходится видеть это. они все полностью оправданы.
они все постоянно видят то, что слишком круто для любого.
у них у всех эти застывшие слезы в глазах.
это не раны, которые не лечатся временем.
это другое.
это память, забыть которую может только мудак.
у меня под ногами трясется земля. тут не бывает землетрясений, но они бывают. дрожит, мелко так, но сильно. часто. я даже слышу ее грохот. так я прихожу к вам, людишечкам.
я не хочу забывать.
да я вообще никогда об этом не говорю.
вслух.
это просто на границе памяти, всегда на границе, но всегда присутствует.
иногда накатывает.
как путеводная нить - тонкая, натянутая струна на границе зрения. задень - и она обратится орущим массивным потоком.
я вообще никогда не говорю об этом вслух.
но людишечки сами напоминают.
миленькие маленькие людишечки. миленькие-миленькие-миленькие.
какой долбоеб развешивает по клетке напоминания о свободе? фотокарточки со свободы. арома-сраные-мешочки с запахами свободы. надписи о свободе.
только самый настоящий долбоеб.
миленькие-миленькие людишечки перестают казаться миленькими. они больше не очаровательное мяско, и не путь.
на меня накатывает и я стою по уши в этой воде. я в ней растворяюсь.
это ностальгия, это тоска, это горькое и сладкое томление, это замирание и накатывающие слезы - то горькие как яд, то теплые как несуществующее уже солнце.
и я никогда не говорю об этом вслух. о том, на что обменяла бы вас всех, людишечек, со всем вашим мясом, со всеми вашими просветлениями, со всеми вашими желаниями, добротой и прочим.
как же вы становитесь мерзки в такие моменты.
в вас сплошная ложь, вы пропитаны ей до оснований.
каждый.
а потом приходит бешенство. я застываю - я не ору и не бегу. я застываю. обращаюсь в камень, о который можно разбиться. у меня нет ничего для вас, даже злости.
наверное, так всегда чувствует она.
наверное, так чувствую я, потому что от этих воспоминаний становлюсь ближе к ней. становлюсь ей.
иногда мне хочется ебнуться как она, чтобы видеть так всегда.
чтобы не забывать даже на миг.
даже если я могу в любой момент вспомнить.
этого уже недостаточно.
я хочу не забывать.
сложно не ебнуться, когда постоянно видишь это, чувствуешь так. она полностью оправдана.
сложно не забить на потерянных, когда приходится видеть это. они все полностью оправданы.
они все постоянно видят то, что слишком круто для любого.
у них у всех эти застывшие слезы в глазах.
это не раны, которые не лечатся временем.
это другое.
это память, забыть которую может только мудак.
у меня под ногами трясется земля. тут не бывает землетрясений, но они бывают. дрожит, мелко так, но сильно. часто. я даже слышу ее грохот. так я прихожу к вам, людишечкам.
я не хочу забывать.