Смерть - это с ними, ибо мы - не узрим.
а меня снова относит к тебе. я уже не могу без того, чтобы меня относило к тебе. ловлю те редкие моменты, когда это сознательно. когда сама хотела.
с чертова обрыва видно море...
они редкие, эти моменты. сознательные. чаще меня вырывает как корень из земли и с силой швыряет. вон она я, на, держи. держись. и мне самой бы держаться.
оно всегда светлое - если выходить только днем...
разом нахлынывают слезы, ржач, тряска - как ты носишь все это в себе? нет, мало, маловато этого, чтобы описать...
хочется спросить, "как ты еще жив, нося все это в себе?", но, хорошо, что ты не жив.
мало видеть картинку.
да, я вижу картинку.
но - мало ее видеть.
я ощущаю еще и все то, что ощущаешь ты в тот момент.
и вот ты - на картинке. стоишь такой весь высокий, черный, тонкий, прямой, выдержанный, гордый, спокойный, изящный. простой, казалось бы. упрощенный. сам себя упростивший - до черноты и тонкости. ну и немного опасности. ну и красота, что вторична. и - казалось бы, все. все.
таким тебя видят. такая картинка.
а я вижу.... нет. я чую. чувствую.
и у меня срывает башню.
внутри все бурлит. под этой застывшей прямой позой - сумасшествие. за этим мертвенным сиянием глаз - безумный поток слез и вопля на очереди. за этими расслабленными и вальяжными движениями - черт знает какое сумасшествие - да еще бы, так двигаться, когда тебя рвет! так себя перекроить, чтобы смочь так двигаться!
тоска и... боль, и потерянность, и раны, ужасные душевные раны, потери, и тонна, просто невыносимая тонна щемящего одиночества. ты на самом деле ужасен - потому что до сих пор носишь все это с собой. не отпуская. не трансформируя. и не прикрывая, нет... оно - наружу. просто ты переделал то, чем можешь выражать. переделал - до основания.
говорят, в каждом скрыто то внутреннее, то нежное, раненное, которое если открыть - польются слезы и нежность. это не про тебя. в тебе открывать уже нечего. ты переделал свое нутро. вскрыл его и переделал. переставил местами. перешил. пересобрал.
и поэтому эта вот вся боль - она не где-то глубоко внутри - она повсюду. только ее не видно. почему? я вижу и твои мысли...
мысли... то, как ты мыслишь...
скрывайся. скройся от них. нет жестокости, нет разрушительности - в тебе их нет. только эта плавность - паучий яд, паутина. не уничтожение. это - твое нутро. ты не "психуешь". каждый "срыв" - планомерно выверенный. здесь он и должен был быть, именно в это время.
скрывайся. от них, от близких. скрой. ты всего лишь хотел семью, ничего более. ты не хотел перерывать кости и ковыряться в плоти - только семью. но у тебя не просто не вышло. более того - то, что могло выйти - оказалось вывернуто наизнанку, извращено. это больнее, чем просто "не вышло". хоронишь родителей. хоронишь брата. сестра еще жива, тянется к тебе - но ее тяга извращена. нет там любви. и ты сам убиваешь ее. теряешь ваше родовое поместье. нет семьи, нет дома. ты спишь на улицах, ты греешься о трупы. ты обнимаешь воздух.
и теперь - сиди в своем новом поместье, еще более огромном, притворяйся, что оно тебе нравится, что в нем есть хоть что-то важное для тебя. даруй шуточные объятья тем, кого называешь близкими. и не показывай им ничего. они все равно не семья и никогда не будут. и дома никогда не будет.
скрывайся. выворачивайся из рук. они выпустят тебя, потому что не хотят возиться с тобой. с тобой надо считаться и бороться. они не хотят. тебя выпустят из рук, потому что ты не классифицируешься. ты можешь вот тут надавить, вот тут уговорить, вот тут покрасоваться - и тебя выпустят.
возвращайся в свой одинокий дом, будь там один. потому что ты и так всегда один.
и даже когда оно возвращается - скрывайся. когда тебе приходят странные письма, и ты идешь на странные встречи, где ждут тебя сестра или брат, когда берешь с собой револьвер, и когда на самом деле видишь их - и когда стреляешь, потому что это не они. потому что лишь приняли их облик. потому что ты все еще один.
скрывайся. под ошарашенными взглядами тех самых "близких", ничерта не понимающих и беспокоящихся за тебя. стой над трупом прямо и ровно, смотри на это море, открывающееся за обрывом. смейся. усмехайся. кури. веселись. скупай все окрестные аукционы, чтобы заставить дом дорогущими безделушками, купленными на деньги, которые тебе некуда девать.
на деньги, которые ты добыл, когда переделал себя. делай вид, что они тебя радуют. что у тебя все есть. что тебе ничего не надо. а из отцовского револьвера стрелять - совсем не страшно. и убивать не страшно. и умирать не страшно. и быть давно как мертвым - не страшно.
ты всегда игнорируешь море. для тебя его будто нет, даже когда ты ныряешь в него. ты не смотришь на него, проезжая мимо. ты не сморишь на него из окна. не вдыхаешь его запахи. не подходишь ближе. тебе кажется, что оно, темно-сине-серое, похоже на громадный светящийся глаз. который видит тебя. тебя! и что ты отражаешься в нем, как в зеркале. и что они - они! - посмотрев в него, могут увидеть твое отражение.
и меня снова несет к тебе. обнять тебя, чтобы ты снова ничего не почувствовал.
---
и ты готов бы впиться и в меня, как в них всех, "близких" - чтобы хоть как-то заполнить пустоту. сейчас она острее чем прежде, сейчас, когда ты разосрался с Марко. но я объясняю тебе, что я не могу. я принадлежу другим и вообще, я не надолго. не надолго - по твоим меркам. пара лет или пара десятков лет - что там...
ты молчишь и немного улыбаешься - не так уж тебе и хотелось.
мы перебрали дом от и до. выгребли весь мусор со всех этажей, вынесли сломанные кровати, прогнившие шкафы, отсыревшие двери, несколько дней собирали пыль и оттирали грязь. лабораторию с первого этажа ты перенес вниз, в подвалы. говоришь, чтобы не отвлекала. спим мы на третьем, в большой комнате. сначала пытались в разных, но как-то не получилось. скучно. есть о чем болтать и чем коротать твою пустоту и мое ожидание.
иногда что-то готовим. редко. жратвы нам притащили море, так что готовим скорее для развлечения. ты пытался много пить, но - не вышло. тоже скучно.
из дома ты почти не выходишь. там - море. сразу же за обрывом, на котором стоит дом. а ничего кроме тут и нет - резервацию ограничили и замкнули очень тесно. впрочем, дом большой.
если я ухожу, то, по возвращении, всегда застаю тебя в одной позе. за столом - не важно за которым - сидишь, положив локти на стол, обхватив голову руками, согнувшись и глядя в одну точку перед собой. всегда говоришь, что "все нормально". а я бегаю вокруг тебя, как тупая феечка и спрашиваю, чем тебе помочь. знаю, что ничем - но не попытаться не могу.
здесь действительно нечего делать. в другие резервации ты не ходишь, так что развлекаемся развратом и пожиранием ингридиентов, которые теперь можем жрать оба. это отвлекает.
---
оживляешься ты, когда приходит Дориан. этот - часто. он теперь везде и всюду. и на нем (с твоего видения), крупно написано "СЕМЬЯ". впрочем, как и на всех них. ты, как и я - ждешь, когда тебя заберут. только вот мы оба дохнем в их мире - и это очередной повод для шутки.
иногда приходит и Рания. до того - приходила, когда ты делал мне тело. контролировала процесс. ну а как же.
и вот, снова - следом за Дорианом, как за предтечей.
никакой феерии, никаких поучений - на этот раз оба пришли тихо и мирно. тут они себя чувствуют почти как дома - все свои же. пришли - просто поговорить. друг с другом. они ведь пересекаются когда где, как повезет...
войдя, она сразу же цепляет взглядом Дориана - и зависают так оба на пол-минуты - обмениваются памятью и новостями. а заодно она проверяет, все ли нормально. считывает с него все мельчайшие настроения.
а мы с тобой - развалились на кровати и я, кажется, плету тебе косички - или уже и себе тоже? черт там разбери, где чьи... при ее появлении замираю. знаю, что не обязательно, но привычка. а она просто и тепло приветствует тебя, подойдя ближе - поцелуем, кратким, но проникновенным. так она приветствует своих, когда в хорошем настроении. так же она приветствует и меня. я удивляюсь. и лишь спустя минуту осознаю, что меня не убило. так и остаюсь - с косичками в руке и выпученными глазами.
а они тем временем беседуют. Дориан все так же вальяжно сидит в кресле - она - стоит над ним. потом - садится на кровать и я пялюсь на ее спину. чувствую себя котенком перед большой кошкой - хочется тронуть лапкой и убежать. они говорят о разумных, о резервациях, о потеряшках, о планах - планы от него требует она, а двойственности морали, о том, как не подставиться, о нас двоих конкретно - как будто нас тут нет. эти двое общаются так только дома, среди своих. так... легко и тепло. сколько же там теплоты! как же разгораются у Дориана глаза при виде ее! как же усмиряются ее внутренние бури при виде него!
в какой-то момент Дориан встает, обходит кровать и идет к окну. на него падает полуденный свет и он сам весь сияет - сияет Тьмой. а она, чтобы видеть его, поворачивается на кровати и я вижу ее лицо. иногда она поглядывает на меня. как бы удостоверяясь - все на месте. эту вот привычку у нее не изжить. а я играю в игру - плести косичку, пока она не пялится.
а ты прямо таки пылаешь. почти не двигаешься и ничего не говоришь, только внимательно слушаешь, и - в этот момент ты жив.
потом я все таки не выдерживаю и подползаю к ней. пофиг, не потрогать - так хоть рядом посидеть. приобщиться, так сказать. она одновременно такая спокойная и устрашающая, простая и величественная, что хочется умереть. она не похожа ни на что, что я знаю и могу идентифицировать.
в какой-то момент, кажется, так и не прерывая разговора, она просто начинает прямо смотреть на меня, и - фонить. как бы между делом. я жмурю глаза, кашляю, отползаю, но - не умираю. и даже горжусь собой. все это привлекает внимание Дориана и они обсуждают мою выдержку к фону, и, кажется, других таких же "продвинутых" потеряшек, по инерции обсуждая и потеряшек Дориана. с ними ситуация интереснее, как по мне. Рания манит меня рукой ближе. я подползаю снова. она, опять же, между делом, касается центра моей груди пальцами. теперь фон идет напрямую, воздействием. меня отбрасывает от нее как ударом на спинку кровати, в глазах темнеет, потом белеет, как при резкой вспышке, и секундой позже изо рта всплеском вырывается кровь. успеваю перегнуться с кровати, чтобы залить только пол.
- в следующий раз будет легче, - спокойно и скучающе говорит Рания, пока кто-то подает мне полотенце и воду - из-за вспышки перед глазами еще не совсем различаю.
уходя вслед за Дорианом, она точно так же целует так и не шелохнувшегося тебя, и - меня, уже долго и безумно сладко. почему-то сладко. и почему-то мягко. она вовсе не груба, как могло бы казаться. либо, не груба только в такие моменты...
мы - ошарашенные еще какое-то время, остаемся где были. нас смяло. нас смяло напрочь. нас вдавило в кровать и нас уничтожило. мы только что были дома.
с чертова обрыва видно море...
они редкие, эти моменты. сознательные. чаще меня вырывает как корень из земли и с силой швыряет. вон она я, на, держи. держись. и мне самой бы держаться.
оно всегда светлое - если выходить только днем...
разом нахлынывают слезы, ржач, тряска - как ты носишь все это в себе? нет, мало, маловато этого, чтобы описать...
хочется спросить, "как ты еще жив, нося все это в себе?", но, хорошо, что ты не жив.
мало видеть картинку.
да, я вижу картинку.
но - мало ее видеть.
я ощущаю еще и все то, что ощущаешь ты в тот момент.
и вот ты - на картинке. стоишь такой весь высокий, черный, тонкий, прямой, выдержанный, гордый, спокойный, изящный. простой, казалось бы. упрощенный. сам себя упростивший - до черноты и тонкости. ну и немного опасности. ну и красота, что вторична. и - казалось бы, все. все.
таким тебя видят. такая картинка.
а я вижу.... нет. я чую. чувствую.
и у меня срывает башню.
внутри все бурлит. под этой застывшей прямой позой - сумасшествие. за этим мертвенным сиянием глаз - безумный поток слез и вопля на очереди. за этими расслабленными и вальяжными движениями - черт знает какое сумасшествие - да еще бы, так двигаться, когда тебя рвет! так себя перекроить, чтобы смочь так двигаться!
тоска и... боль, и потерянность, и раны, ужасные душевные раны, потери, и тонна, просто невыносимая тонна щемящего одиночества. ты на самом деле ужасен - потому что до сих пор носишь все это с собой. не отпуская. не трансформируя. и не прикрывая, нет... оно - наружу. просто ты переделал то, чем можешь выражать. переделал - до основания.
говорят, в каждом скрыто то внутреннее, то нежное, раненное, которое если открыть - польются слезы и нежность. это не про тебя. в тебе открывать уже нечего. ты переделал свое нутро. вскрыл его и переделал. переставил местами. перешил. пересобрал.
и поэтому эта вот вся боль - она не где-то глубоко внутри - она повсюду. только ее не видно. почему? я вижу и твои мысли...
мысли... то, как ты мыслишь...
скрывайся. скройся от них. нет жестокости, нет разрушительности - в тебе их нет. только эта плавность - паучий яд, паутина. не уничтожение. это - твое нутро. ты не "психуешь". каждый "срыв" - планомерно выверенный. здесь он и должен был быть, именно в это время.
скрывайся. от них, от близких. скрой. ты всего лишь хотел семью, ничего более. ты не хотел перерывать кости и ковыряться в плоти - только семью. но у тебя не просто не вышло. более того - то, что могло выйти - оказалось вывернуто наизнанку, извращено. это больнее, чем просто "не вышло". хоронишь родителей. хоронишь брата. сестра еще жива, тянется к тебе - но ее тяга извращена. нет там любви. и ты сам убиваешь ее. теряешь ваше родовое поместье. нет семьи, нет дома. ты спишь на улицах, ты греешься о трупы. ты обнимаешь воздух.
и теперь - сиди в своем новом поместье, еще более огромном, притворяйся, что оно тебе нравится, что в нем есть хоть что-то важное для тебя. даруй шуточные объятья тем, кого называешь близкими. и не показывай им ничего. они все равно не семья и никогда не будут. и дома никогда не будет.
скрывайся. выворачивайся из рук. они выпустят тебя, потому что не хотят возиться с тобой. с тобой надо считаться и бороться. они не хотят. тебя выпустят из рук, потому что ты не классифицируешься. ты можешь вот тут надавить, вот тут уговорить, вот тут покрасоваться - и тебя выпустят.
возвращайся в свой одинокий дом, будь там один. потому что ты и так всегда один.
и даже когда оно возвращается - скрывайся. когда тебе приходят странные письма, и ты идешь на странные встречи, где ждут тебя сестра или брат, когда берешь с собой револьвер, и когда на самом деле видишь их - и когда стреляешь, потому что это не они. потому что лишь приняли их облик. потому что ты все еще один.
скрывайся. под ошарашенными взглядами тех самых "близких", ничерта не понимающих и беспокоящихся за тебя. стой над трупом прямо и ровно, смотри на это море, открывающееся за обрывом. смейся. усмехайся. кури. веселись. скупай все окрестные аукционы, чтобы заставить дом дорогущими безделушками, купленными на деньги, которые тебе некуда девать.
на деньги, которые ты добыл, когда переделал себя. делай вид, что они тебя радуют. что у тебя все есть. что тебе ничего не надо. а из отцовского револьвера стрелять - совсем не страшно. и убивать не страшно. и умирать не страшно. и быть давно как мертвым - не страшно.
ты всегда игнорируешь море. для тебя его будто нет, даже когда ты ныряешь в него. ты не смотришь на него, проезжая мимо. ты не сморишь на него из окна. не вдыхаешь его запахи. не подходишь ближе. тебе кажется, что оно, темно-сине-серое, похоже на громадный светящийся глаз. который видит тебя. тебя! и что ты отражаешься в нем, как в зеркале. и что они - они! - посмотрев в него, могут увидеть твое отражение.
и меня снова несет к тебе. обнять тебя, чтобы ты снова ничего не почувствовал.
---
и ты готов бы впиться и в меня, как в них всех, "близких" - чтобы хоть как-то заполнить пустоту. сейчас она острее чем прежде, сейчас, когда ты разосрался с Марко. но я объясняю тебе, что я не могу. я принадлежу другим и вообще, я не надолго. не надолго - по твоим меркам. пара лет или пара десятков лет - что там...
ты молчишь и немного улыбаешься - не так уж тебе и хотелось.
мы перебрали дом от и до. выгребли весь мусор со всех этажей, вынесли сломанные кровати, прогнившие шкафы, отсыревшие двери, несколько дней собирали пыль и оттирали грязь. лабораторию с первого этажа ты перенес вниз, в подвалы. говоришь, чтобы не отвлекала. спим мы на третьем, в большой комнате. сначала пытались в разных, но как-то не получилось. скучно. есть о чем болтать и чем коротать твою пустоту и мое ожидание.
иногда что-то готовим. редко. жратвы нам притащили море, так что готовим скорее для развлечения. ты пытался много пить, но - не вышло. тоже скучно.
из дома ты почти не выходишь. там - море. сразу же за обрывом, на котором стоит дом. а ничего кроме тут и нет - резервацию ограничили и замкнули очень тесно. впрочем, дом большой.
если я ухожу, то, по возвращении, всегда застаю тебя в одной позе. за столом - не важно за которым - сидишь, положив локти на стол, обхватив голову руками, согнувшись и глядя в одну точку перед собой. всегда говоришь, что "все нормально". а я бегаю вокруг тебя, как тупая феечка и спрашиваю, чем тебе помочь. знаю, что ничем - но не попытаться не могу.
здесь действительно нечего делать. в другие резервации ты не ходишь, так что развлекаемся развратом и пожиранием ингридиентов, которые теперь можем жрать оба. это отвлекает.
---
оживляешься ты, когда приходит Дориан. этот - часто. он теперь везде и всюду. и на нем (с твоего видения), крупно написано "СЕМЬЯ". впрочем, как и на всех них. ты, как и я - ждешь, когда тебя заберут. только вот мы оба дохнем в их мире - и это очередной повод для шутки.
иногда приходит и Рания. до того - приходила, когда ты делал мне тело. контролировала процесс. ну а как же.
и вот, снова - следом за Дорианом, как за предтечей.
никакой феерии, никаких поучений - на этот раз оба пришли тихо и мирно. тут они себя чувствуют почти как дома - все свои же. пришли - просто поговорить. друг с другом. они ведь пересекаются когда где, как повезет...
войдя, она сразу же цепляет взглядом Дориана - и зависают так оба на пол-минуты - обмениваются памятью и новостями. а заодно она проверяет, все ли нормально. считывает с него все мельчайшие настроения.
а мы с тобой - развалились на кровати и я, кажется, плету тебе косички - или уже и себе тоже? черт там разбери, где чьи... при ее появлении замираю. знаю, что не обязательно, но привычка. а она просто и тепло приветствует тебя, подойдя ближе - поцелуем, кратким, но проникновенным. так она приветствует своих, когда в хорошем настроении. так же она приветствует и меня. я удивляюсь. и лишь спустя минуту осознаю, что меня не убило. так и остаюсь - с косичками в руке и выпученными глазами.
а они тем временем беседуют. Дориан все так же вальяжно сидит в кресле - она - стоит над ним. потом - садится на кровать и я пялюсь на ее спину. чувствую себя котенком перед большой кошкой - хочется тронуть лапкой и убежать. они говорят о разумных, о резервациях, о потеряшках, о планах - планы от него требует она, а двойственности морали, о том, как не подставиться, о нас двоих конкретно - как будто нас тут нет. эти двое общаются так только дома, среди своих. так... легко и тепло. сколько же там теплоты! как же разгораются у Дориана глаза при виде ее! как же усмиряются ее внутренние бури при виде него!
в какой-то момент Дориан встает, обходит кровать и идет к окну. на него падает полуденный свет и он сам весь сияет - сияет Тьмой. а она, чтобы видеть его, поворачивается на кровати и я вижу ее лицо. иногда она поглядывает на меня. как бы удостоверяясь - все на месте. эту вот привычку у нее не изжить. а я играю в игру - плести косичку, пока она не пялится.
а ты прямо таки пылаешь. почти не двигаешься и ничего не говоришь, только внимательно слушаешь, и - в этот момент ты жив.
потом я все таки не выдерживаю и подползаю к ней. пофиг, не потрогать - так хоть рядом посидеть. приобщиться, так сказать. она одновременно такая спокойная и устрашающая, простая и величественная, что хочется умереть. она не похожа ни на что, что я знаю и могу идентифицировать.
в какой-то момент, кажется, так и не прерывая разговора, она просто начинает прямо смотреть на меня, и - фонить. как бы между делом. я жмурю глаза, кашляю, отползаю, но - не умираю. и даже горжусь собой. все это привлекает внимание Дориана и они обсуждают мою выдержку к фону, и, кажется, других таких же "продвинутых" потеряшек, по инерции обсуждая и потеряшек Дориана. с ними ситуация интереснее, как по мне. Рания манит меня рукой ближе. я подползаю снова. она, опять же, между делом, касается центра моей груди пальцами. теперь фон идет напрямую, воздействием. меня отбрасывает от нее как ударом на спинку кровати, в глазах темнеет, потом белеет, как при резкой вспышке, и секундой позже изо рта всплеском вырывается кровь. успеваю перегнуться с кровати, чтобы залить только пол.
- в следующий раз будет легче, - спокойно и скучающе говорит Рания, пока кто-то подает мне полотенце и воду - из-за вспышки перед глазами еще не совсем различаю.
уходя вслед за Дорианом, она точно так же целует так и не шелохнувшегося тебя, и - меня, уже долго и безумно сладко. почему-то сладко. и почему-то мягко. она вовсе не груба, как могло бы казаться. либо, не груба только в такие моменты...
мы - ошарашенные еще какое-то время, остаемся где были. нас смяло. нас смяло напрочь. нас вдавило в кровать и нас уничтожило. мы только что были дома.